– Ты наш сын, мой и Мелани, – продолжил он уверенно. – И потому мои нобили не смогут не признать тебя. Ты станешь владыкой Пуантена, мой Валерий!
В душе Троцеро ожидал благодарности, возможно даже, слез признательности на глазах принца. Он не был готов к недоверию в его холодном взгляде.
– Ваши слова мне льстят, граф – насколько может польстить человеку известие, что он является не законным сыном своего отца, но лишь презренным бастардом! Однако для такого утверждения надобны доказательства. Боюсь, одного вашего слова мне недостаточно. В таком вопросе я едва ли поверил бы на слово и собственной матери!
Троцеро был поражен. Принц, вместо благодарности и гордости за отца, испытывал лишь стыд при мысли, что рождение его оказалось незаконным.
Как далеко это было от того, что воображал себе в мечтах пуантенец!
И все же перед ним был его сын. Его плоть и кровь! Графу казалось, в Валерии он видит отражение себя самого в юные годы, своего упрямства, горячности…
Возможно, на месте Валерия, он отреагировал бы так же!
Приглушив гнев, он произнес как мог спокойно.
– Быть сыном графа Пуантенского, пусть и незаконорожденным, не такой уж позор, Валерий. Или ты считаешь иначе?
Молодой человек вспыхнул.
– Я не знаю, что ответить вам на это, граф! И повторяю: мне нужны доказательства. Лишь тогда я смогу продолжить этот разговор.
Троцеро пристально взглянул на Валерия. Как может он сомневаться?
Неужто кровь не заговорила в нем, как заговорила в его отце?!
– По счастью, доказать это просто, – ответил граф с отеческой улыбкой. – Существует знак, фамильная черта, что передается всем мужчинам в нашем роду, из поколения в поколение. У меня есть такой. И есть у тебя. Ты, должно быть, видел его не раз – но лишь сейчас узнаешь, что означает эта метка. Под левой ключицей – родимое пятно в форме танцующего леопарда…
Во взгляде Валерия было искреннее недоумение, и тень облегчения примешивалась к нему.
– Прошу простить меня, граф, но у меня никогда не было такого родимого пятна.
– Что-о?!
Ярость и смятение Троцеро были так очевидны, что Валерий почувствовал себя неловко.
Что за мучительная сцена! И для чего, Митра помилуй, понадобилось графу затевать этот нелепый спектакль? Неужто у него в Пуантене не найдется кому предложить свой трон?!
Смущенный нелепостью положения, в котором он оказался, Валерий отогнул ворот рубахи, чтобы граф своими глазами мог убедиться в его правоте. Кожа под левой ключицей принца была девственно чиста.
На несчастного графа было жалко смотреть. Из деликатности Валерий отвернулся, давая тому время прийти в себя.
Наконец Троцеро взял себя в руки.
– Я прошу просить меня, Ваше Высочество, хотя допускаю, вы вправе потребовать, чтобы нанесенное оскорбление было смыто кровью, – произнес он натянуто.
Лицо его приобрело пепельный оттенок, в глазах застыла невыносимая мука. Больше всего Валерию хотелось бы утешить несчастного, обнять его… но это было невозможно, после всего, что произошло между ними.
– Забудьте об этом, граф, – вымолвил он сухо. – Я обязан вам жизнью – что может быть превыше этого?! И видит Митра, я почел бы за честь назвать вас отцом.
– Однако ты счастлив в душе, что не являешься моим сыном! – возразил тот с горечью.
Попытка примирения не удалась. Принц понял, что никакие его усилия не смогут вернуть того, что ушло безвозвратно.
– Моя благодарность, граф, не знает границ, – заметил он холодно. – Но я не вправе требовать от вас большего. На этом пути наши расходятся. Я не могу рисковать, чтобы вас заметили в обществе беглецов!
В душе он еще ожидал, что Троцеро станет протестовать, предлагать свою помощь. Он даже готов был принять ее, ибо не мог и представить себе, как выберется из города через кордоны стражников, да еще обремененный Орастом, который не способен передвигаться самостоятельно… Однако его ждало разочарование.
Троцеро взглянул на него с явным облегчением.
– Мне очень жаль, если Ваше Высочество не нуждается более в моих услугах. Однако я буду счастлив помочь еще хотя бы в малом…
Неловким жестом граф потянулся за пазуху, достал объемистый кошель, и, пряча глаза, протянул его принцу.
Да он попросту хотел теперь откупиться от него! Валерий едва не взорвался. Однако благоразумие взяло верх, и, собрав остатки королевского достоинства, он коротко поклонился пуантенцу, принимая золото.
– Что же, граф, я благодарен вам за помощь. Можете поверить, я не забуду всего, что вы сделали для меня, – проговорил он таким тоном, словно давал аудиенцию в тронном зале, а не стоял в узком переулке, зажатом с обеих сторон закопченными домами с двускатными черепичными крышами.
Троцеро Пуантенский поклонился.
– Тогда и я не осмелюсь более навязывать вам свое общество, принц. В вашем распоряжении останутся двое моих слуг. Они доставят вас, куда пожелаете.
С почти неприличной поспешностью Троцеро Пуантенский кликнул двух других латников. Не прошло и нескольких мгновений, как Валерий остался один, рядом с чудовищным экипажем своего кузена.
Когда граф Троцеро пытался представить, какие чувства владеют бывшей его возлюбленной, то ошибался лишь в одном. Ярость и отчаяние Марны были в тысячи раз сильнее всего, что он мог бы представить.
Но и без того – кто измерит злобу и решимость, с какой волчица бросается на защиту единственного детеныша?
Проще вычерпать океан.
Встать в одиночку на пути лесного пожара… Вот и те несчастные, что осмеливались недостаточно быстро уступить дорогу митрианке, бесцеремонно проталкивавшейся к судейскому помосту, отлетали прочь, несмотря на давку, точно отброшенные гигантской дланью, лишь наткнувшись на полный ненависти взгляд из-под желтого капюшона.
А тем временем церемония началась.
Ритуал суда был разработан Вилером, – до него никогда в Аквилонии не случалось публичных судилищ. Все разногласия решались местным сеньором единолично и тайно, с привлечением лишь необходимых свидетелей, а иногда и вовсе без помощи оных.
В некоторых провинциях, например, в Тауране, до недавнего времени царил забавный древний обычай, согласно которому выигрывал судилище тот, кто мог привести больше поручителей.
Король изменил все это. Он заявил, что подданные его вправе видеть, как наместник Митры на земле воплощает в жизнь божественную справедливость…
И ритуал носил на себе отпечаток своего создателя.
Покойному королю явно недоставало воображения. Процедура суда не отличалась ни изысканностью церемоний, ни особой пышностью. Все было по-военному четко и строго.
А потому достаточно коротко.
Не дожидаясь, пока приведут подсудимого, старший королевский советник поднялся, чтобы зачитать обвинительный лист.
Здесь было все.
И сношение с силами Тьмы, и всевозможные святотатства.
И убийства, столь многочисленные, что даже счет им был утрачен, однако убиение венценосца стояло в списке отдельно.
И лжесвидетельство.
И разбойное нападение на дом барона Тиберия.
И совращение девицы благородного рода.
И Митра ведает что еще…
Свиток в руках советника казался бесконечным. Он бубнил монотонно, так что слова слипались у него во рту, превращаясь в неразборчивое бормотание, заунывную молитву, которой не пожелало бы слушать ни одно божество… и зал, сперва жадно внимавший каждому слову, понемногу отвлекся.
Вельможи, не стесняясь, переговаривались между собой. Дамы обмахивались веерами и прикладывали к носу надушенные платочки. Иные неприкрыто строили глазки будущему королю, недвижимо, точно восточное изваяние, восседавшему в огромном кресле на отдельном возвышении в центре помоста.
Простолюдины же, до которых и без того не долетало почти ни единого слова и которым, в сущности, было глубоко наплевать на судьбу какого-то Валерия, о котором большинство и слыхом не слыхивали, пока он год назад не объявился из Хаурана, озирались с любопытством по сторонам и шушукались, восторгаясь роскошью королевских покоев.