Небрежно он махнул рукой в сторону дивана, слишком низкого и мягкого, чтобы Амальрик с его ростом мог чувствовать себя там комфортно. Сам же уселся в кресло напротив, в упор разглядывая гостя с подчеркнуто добродушной улыбкой.
– Не взыщите, посланник, что заставил вас ждать – но у особ королевской крови могут быть свои обязательства.
– Разумеется, Ваше Высочество. И не простым смертным судить о них.
Это были пустые слова, и оба собеседника знали это, однако в тоне, каким они были сказаны, крылся вполне ясный подтекст, и Амальрик, искушенный в придворных тонкостях, не мог не услышать его.
Принц ясно давал понять, что ситуация изменилась, и требовал, чтобы сообщник его также признал это и уступил его власти, – но барон, разумеется, был не так прост, чтобы склонить голову по первому требованию.
До сих пор он надежно удерживал в своих руках нити заговора, а стало быть, и самую жизнь принца, и отнюдь не намеревался расстаться с этой властью лишь потому, что надменный глупец, которому корона Аквилонии пошла бы не больше, чем корове седло, вознамерился показать свою власть.
Слегка помедлив и тщательно взвешивая слова, он заметил:
– Насколько я понял, Ваше Высочество, в столь поздний час вы побеспокоили меня по действительно важному делу?
Вопрос его передавал массу оттенков, – скрытое неудовольствие, что принц вызвал его к себе. Упрек в том, что тот не соблюдает элементарных требований безопасности. Сомнения, что у того, вообще, мог найтись повод достаточно важный, чтобы потревожить барона… Однако Нумедидес придал его словам значения не больше, чем жужжанию докучливой мухи, и лишь пренебрежительно отмахнулся, все с той же презрительной усмешкой.
– Полноте, барон. Неужели недостаточно того, что мне просто захотелось увидеться с вами – вкусить на ночь плодов премудрости, что наполнят сладостью мою жизнь…
Амальрик вспыхнул, на мгновение растерявшись, не зная, как реагировать на очевидное оскорбление. Принц явно провоцировал его, – однако он не желал принимать его игру, пока не поймет, чем вызвано столь странное поведение, ибо заповеди Черного Кречета гласили, что играя на чувствах человека, можно завлечь его в такую ловушку, из которой даже смерть не станет выходом.
Стиснув зубы, он подавил гнев.
И все же это было более чем странно.
Перемены в характере Нумедидеса он заметил не так давно, и начались они с проявлений столь мельчайших и незначительных, что человек менее наблюдательный едва ли обратил бы на них внимание, – однако нрав принца менялся теперь столь стремительно, буквально в течение дней и часов, что он терялся в догадках, совершенно неспособный объяснить, чем это может быть вызвано.
Два года назад в принце он видел лишь избалованного недоросля, капризного и испорченного, ищущего во всем лишь личной выгоды. Он ровным счетом ничего не смыслил ни в государственных делах, ни в военном деле, ни в искусстве, ни в дипломатии.
При помощи простейших приемов, его можно было толкнуть на что угодно, и в ловких, искушенных руках Амальрика принц был, что сырая глина в руках опытного гончара. Неспешно плетя нити заговора – ибо считал, что в таком деле лучше ждать слишком долго, чем из жадности лишиться головы, – он незаметно давал Нумедидесу кое-какие уроки, ибо для него посадить на трон человека, совершенно неспособного управлять государством, было бы не уважать себя самого; однако заботливо старался не учить его слишком многому, ибо помнил также и ту заповедь, что ученик неминуемо обернется против чересчур ретивого наставника.
И потому знал наверняка, что сегодняшние перемены в Нумедидесе были не его рук делом, – и терялся в догадках.
Пока еще это не пугало барона: он был уверен, что вполне способен справиться с не в меру возомнившим о себе принцем, и, поразмыслив, что тому даже на пользу пойдет, если он слегка отпустит вожжи, – лишь чтобы резче осадить его впоследствии. Так что опасности происходящее пока не представляло… И все же барон решился держаться настороже.
Вполне овладев собой, он поднял взгляд на Нумедидеса, чуть заметным пожатием плеч давая понять, что заметил и оценил по достоинству все – и тон принца, и то, что тот даже не соизволил предложить ему вина, как того требовали священные обычаи гостеприимства, и унизительное место на диване для нежеланных гостей. На губах его заиграла обманчиво сладкая улыбка.
– Как бы то ни было, Ваше Высочество, я рад видеть вас в любой час дня и ночи, когда будет на то ваша воля.
Он заметил, как довольно сверкнули глаза принца, уверенного, что одержал окончательную победу над противником, и едва сдержался, чтобы не расхохотаться вслух. Что бы ни происходило с Нумедидесом – на лесть он был падок точь-в-точь как и раньше!
– Угодно ли вам было поговорить со мной о случившемся в Амилии?
Он не слишком рассчитывал, что принц поддастся на эту уловку, – однако задать вопрос стоило, хотя бы ради того, что этого от него ждали. Прятать большую хитрость в меньшей было его излюбленным приемом… И, судя по всему, Нумедидес заглотил наживку.
И, видя, как тот потирает пухлые руки с посеребренными ногтями, Амальрик порадовался про себя, что не успел преподать принцу урока об опасности слишком красноречивых жестов. Пока что он по-прежнему мог читать его как раскрытую книгу.
– Амилия? Вы хотите сказать, об этом злодейском убийстве нашего друга Тиберия? Но что я могу рассказать вам об этом?
Принц неплохо изображал недоумение, однако барон уже не слушал его пустых фраз и заверений. Он узнал все, что ему было необходимо, и не сомневался более, что, прямо или косвенно, Нумедидес причастен к происшедшему.
Возможно даже, нападение на дом барона произошло по прямому наущению с его стороны.
Эта мысль не могла ни поразить барона, ни вызвать его негодования, – подобные чувства не были свойственны ему, если речь шла о власти, даже когда жернова ее перемалывали жизни невинных.
Единственное, что испытывал он в это мгновение, – это бешенство от того, насколько грубо и неаккуратно было это нападение исполнено.
Топорная работа! Разве такому я учил тебя, хотелось ему крикнуть в лицо Нумедидесу, – разве я учил тебя быть мясником?
И то, как принц пытался теперь переложить вину на брата – каких бы свидетелей он ни нашел, какие бы доказательства ни предоставил, – лишний раз говорило о полной его несостоятельности как правителя и стратега. Вилер без труда раскусит его, как и все остальные, и это станет падением Нумедидеса, ибо подобной измены король никогда не простит ему!
Немедийцу захотелось вскочить, ухватить этого жирного болвана за волосы и трясти, пока не заклацают зубы, пока не поймет, каких глупостей натворил, возомнив, что стал теперь умнее всех и способен в одиночку действовать и принимать решения!
А ведь он способен погубить их всех…
Мгновенное отчаяние охватило Амальрика, когда он осознал, на грань какой пропасти завлекла их глупость Нумедидеса. Жизнь каждого из них, всех, кто прямо или косвенно принимал участие в заговоре, висела ныне на волоске по вине этого кретина, – а он сидит перед ним и ухмыляется довольно, точно стал героем дня!
Барон Торский едва сдержался, чтобы не дать выход отчаянию, и лишь железная выдержка помогла ему сохранить безмятежное выражение на лице и в голосе, пока он продолжал обмениваться с принцем пустыми, ничего не значащими словами о настроениях во дворце и об ужасе, вызванном среди придворных вестями из разоренной Амилии.
– Должно быть, это какие-то приграничные шайки, – цедил с усмешкой Нумедидес, задумчиво разглядывая свои сверкающие ногти. – Это же сущие головорезы…
– Да, разумеется, Ваше Высочество. Кто же еще?
– Король должен бы отдать приказ, чтобы Черные Драконы усилили охрану дворца. Кто знает, не доберутся ли эти псы до самой Тарантии.
– Здравая мысль, Ваше Высочество.
– Сегодня я как раз говорил об этом с королем. Он сказал, что уже отдал приказ. Мы все вздохнем свободнее.
– Истинно так, Ваше Высочество.