– И тогда же состоится расследование всех обстоятельств дела – ибо, скажу вам по секрету, дорогой Амальрик, свидетельства против моего кузена весьма и весьма серьезные. Мне удалось убедить короля начать разбирательство как можно скорее…
На сей раз барон Торский ограничился лишь кивком, – впрочем, большего от него и не требовалось. С каждым мгновением отчаяние все сильнее охватывало его.
До сегодняшнего вечера у него еще была иллюзия собственной власти, некоего контроля над ситуацией, но теперь, с каждым словом принца, она развеивалась, точно дым, оставляя его в недоуменном бессилии, с ощущением пустоты в руках и в сердце. Он утрачивал не только власть – но и просто понимание происходящего. Мир утекал сквозь пальцы, подобно песку, и Амальрик внезапно испугался, что утратит так все, до последней песчинки.
Никогда прежде ему не доводилось чувствовать себя настолько беспомощным.
Может быть, права была Марна, в отчаянии спросил он себя, кивая в ответ на слова принца, которых даже не слышал, – и нам с самого начала, как она и настаивала, следовало поставить на Валерия?
Тогда он посчитал, что сумеет куда лучше оценить ситуацию и собственные возможности, нежели невежественная лесная колдунья, никогда не бывавшая при дворе, не знающая ни царящих там обычаев, ни нравов, однако теперь он ясно видел, как далеко завело его самомнение и гордыня.
Могло ли статься, что Марна еще в те дни предвидела, насколько неуправляемыми могут оказаться силы, с которыми они столь безрассудно пытались играть? Но тогда это означает, что Амальрик сам погубил все, не прислушавшись к ее советам…
Внезапная усталость нахлынула на него, и он с трудом нашел в себе силы вслушаться в то, что говорил ему Нумедидес. Оказалось, тот спрашивал его, каковы настроения в среде заговорщиков.
Он отделался несколькими ничего не значащими фразами о полной готовности их сторонников к любым неожиданностям, однако теперь принц неожиданно – чего ранее за ним никогда не водилось, – пожелал вникнуть в детали. Его интересовало, сколько отрядов гвардейцев на его стороне, кто пользуется большим авторитетом в их среде, он сам или Валерий, могут ли они, в случае чего, встать на защиту принца Шамарского? Придворные, заметил про себя Амальрик, интересовали его куда меньше.
И в этом также был новый Нумедидес.
Они проговорили далеко заполночь.
Когда Амальрик уходил, вымотанный и опустошенный, весь во власти дурных предчувствий и опасений, он на мгновение задержался за дверью. Несколько секунд, не более, пока никто не заметил его, – однако достаточно долго, чтобы слышать, как Нумедидес отдает приказ рабу, что пришел на его зов, перед самым уходом гостя:
– На рассвете отправишься в таверну «У трех королей», найдешь капитана Вольного Отряда, киммерийца по имени Конан. Отдашь ему вот это… И скажешь, принц Нумедидес ждет его у себя. Скоро мне будет нужна его помощь.
Аой.
ВРЕМЯ МЕСТИ
О, месьор! Как я рад, что могу наконец поговорить с вами!
Амальрик Торский не ответил, мрачным взглядом окидывая расположившегося напротив Винсента, сына почившего барона Тиберия. В таверну, где немедийский посланник назначил ему встречу, юноша явился первым и, судя по опустевшей больше чем наполовину кружке медовухи, с толком провел время.
Но щеках его уже играл предательский румянец, а жесты были слишком размашистыми и рваными.
«Совсем не держит вина. Мальчишка…» – подумал барон с презрением.
Однако, как бы ни относился он к сыну Тиберия, он не мог отказаться от разговора с ним.
– Я тоже буду рад, – проворчал Амальрик ожидающему ответа юноше. И, отодвинув простой некрашенный табурет, сел рядом. – Особенно, если ты прекратишь орать на всю харчевню…
Он незаметно огляделся по сторонам. Маловероятно, что здесь его кто-нибудь узнает, но осторожность никогда не бывает излишней. И она удвоилась с тех пор, как граф Троцеро стал свидетелем их сборища в храме. Его цепкий взгляд скользнул по грязной побелке стен, на которых были развешаны снопы засушенного огнецвета, дабы отвратить злых демонов, и прошелся по испитым помятым лицам посетителей.
Нет, он не знал здесь никого!
Таверна нарочно была выбрана им грязная и дешевая, где и народ собирался подобающий: небогатые горожане, менялы с соседнего рынка, крестьяне, славно поторговавшие свежим мясом и решившие теперь, пока их не видят сварливые жены, пропустить кружку-другую тарантийского винца, чтобы было о чем порассказать односельчанам.
Дюжие служки в серых суконных фартуках по двое разносили простые деревянные носилки со множеством плошек, заполненных какой-то подозрительной похлебкой. Это была еда для тех, кто победнее и не может позволить себе заказать кусок жареного мяса и кружку доброго аквилонского эля. Любой мог протянуть руку и взять себе тарелку, но маленькие, заплывшие жиром глазки хозяина зорко следили за посетителями и не упускали ни единой мелочи, а толстые пальцы отмечали на грифельной доске, кто из гостей сколько выпил и сколько съел. На поясе у него висела небольшая авага – счетная дощечка, – и толстяк иногда щелкал ее костяшками и закатывал глаза. Губы его шевелились, подсчитывая барыши.
Между длинных столов ходили оборванные музыканты с волынками. Порой кто-то из подвыпивших гостей бросал им мелкую монетку, и они, угодливо кланяясь и попробовав серебро на зуб – не фальшивое ли? – надували мех и начинали играть. Порой крестьяне, не утерпев, грузно вылезали из-за стола и пускались в пляс, топая своими ножищами в грубых деревянных шабо по усыпанному соломой полу.
Было тесно и шумно.
Сизые клубы дыма от чадивших сковородок выползали из дверей кухни и проплывали в зал, где перемешивались с кисловатыми запахами дешевого вина и промокшей овчины крестьянских одеяний.
Проглотив замечание барона, Винсент мгновенно сник, вспыхнув, точно маков цвет. Длинные русые волосы и огромные серые глаза, опушенные густыми ресницами придавали его облику нечто девичье; должно быть, именно поэтому, тщась себе самому и окружающим доказать свою мужественность, он и готов был на любые безрассудства. Мгновенно осознав все это, барон почувствовал искушение, устоять перед которым было очень непросто.
Юнец и впрямь недурен собой – он может стать отличной заменой Феспию. И это сломает его окончательно. Ведь после того, как Амальрик расстанется с ним (что рано или поздно случится), Винсенту никогда и ничем не удастся убедить себя, что он по-прежнему остается мужчиной. Это было бы славной местью за ту встречу в лесу, за страх, за погибшую гнедую…
И, усмехнувшись своим мыслям, барон тронул юношу за плечо.
– Не стоит так смущаться. Ты же не девица, в конце концов. Расскажи лучше по порядку все, что случилось. Я хочу знать, что произошло в Амилии. И прежде всего – кто!
Юноша вскинул голову, попытался выпрямиться и, зацепив рукавом кружку, чуть было не расплескал остатки своего пойла. «Эге, да ты совсем хорош, как я посмотрю», – поморщился Амальрик и, брезгливо взяв двумя пальцами кружку из промасленной кожи, отставил ее в сторону. Он сам не любил вино и не терпел, когда кто-то напивался в его присутствии.
– Я же все сказал королю! – с жаром воскликнул Винсент. – Это чистая правда! Вы что, мне не верите?
Он был слишком прямодушен и неискушен, чтобы представить, что кто-то способен лгать, когда это не сулит немедленной выгоды.
– Это были люди Валерия Шамарского. И я хотел предложить вам, барон… Собственно, я именно затем и просил вас о встрече… – Он замялся, собираясь с духом, и выпалил: – Я хочу вызвать шамарца на поединок! Вы не откажетесь стать моим секундантом?
Амальрик расхохотался. Ну и дела! Он, немедийский посланник, едва не погибший недавно на дуэли, чья свобода и самая жизнь висит на волоске, ибо пуантенский граф в любой миг может рассказать королю о заговоре; барон Торский, своими руками готовящий покушение на венценосца – будет смешить честной люд, подносить этому сопляку меч на дуэли! Нет, мальчишку точно надо скорее затащить в постель. Из него получится не только хороший любовник, но и шут!