Автора вынесло к молочным рекам и кисельным берегам, так что сорян, дорогие)
— Это наше первое воскресенье вместе, — так непривычно просыпаться к полудню, так ново встречать день не одному. Камилль лежит на соседней подушке, и волосы её разметались тёмными колечками по цветастой наволочке. Они такие гладкие, будто тают в ладонях, а под одеялом впервые не холодно, как часто бывает поутру, когда Стив забывает выключить кондиционер или прикрыть окно. Сейчас окно у изголовья кровати нараспашку, а ему жарко до испарины, потому что она прислоняется к нему бёдрами, закидывает ногу за спину и касается его груди своей, обнажённой.
— Их ещё много впереди, — он прижимает к себе её сонную, уверенный, что так оно и будет. А там, дальше, их ждут совместные субботы, и пятницы, и будни, когда он перевезёт её к себе и когда статус его тайной любви переменится на официальный. Мечтать ему никто не запретит, но говорить об этом рано, ведь только вчера он возник на пороге её дома, сорвался сразу же, как ступил на землю с трапа самолёта, завершив успешно очередное задание. Жизнь слишком коротка, чтобы терять попусту время, он знал — на другом конце земного шара его ждёт девушка, он чувствовал и старался быть осмотрительнее. Камилль не должна оплакивать его смерть или ранения.
— Я должен сказать тебе о своих намерениях! — только вчера он с порога ошеломил её своим заявлением. В дорожной пыли, с заходящимся сердцем и сбитым дыханием, он смотрел на неё и не мог налюбоваться.
Стив застал её за работой, в гольфинах, спущенных до колен, в безразмерной, вымазанной в краске майке, которая едва прикрывала ярко-малиновое бельё. Кэм даже шорты не успела надеть, так бежала открывать — он грохотал по двери кулаками, как безумный, будто на счету была каждая секунда.
***
С Вандой хорошо просто молчать. Они летят на базу, а она сидит на полу и играется пустыми гильзами, поднимает их этой своей «магией» над полом, сталкивает в воздухе и усмехается. Сущий ребёнок. Была б его воля, ни за что не взял бы её на боевое задание, но в этом вопросе его мнения не особенно спрашивали. А кроме всего прочего приставили к ней наблюдающим офицером. Она изредка смотрит на него сквозь созданные ею красные, туманные всполохи, и будто видит, что он не в порядке. Миссия завершилась без потерь, а душа всё равно мечется по салону, об фюзеляж бьётся, и сомнения точат едва выклюнувшиеся ростки надежды на лучшее.
За день до отъезда на задание он виделся с Камилль, и это была уже третья их встреча. Назвать эти встречи свиданиями не поворачивался язык, до того боязно было спугнуть удачу. В новом мире третье свидание обыкновенно заканчивалось совместной ночью, но Стив решился лишь на поцелуй, и тогда же он крепко пожалел, что в плане личных отношений так и не смог перестроиться. Уходить от Кэм не хотелось до отчаяния, отпускать от себя — мучительно, Стив сминал её холодную ладонь в руке и молчал, хотя сказать хотелось многое.
Рано утром его будет ждать самолёт, команда и щит — его осознанный выбор, изломанная судьба и тяжкая ноша, которую не переложить на чужие плечи и не поделить ни с кем. Его работа — его жизнь, он себе-то не принадлежит, какие уж там отношения? А с Камилль могло что-то получиться, Стив чувствовал это и боялся этого.
— Стив, — Ванда подсаживается рядом, слегка плечом задевает и смешно в лицо заглядывает, пополам согнувшись.— Мне с тобой рядом дышать больно.
Ей бы душевные раны врачевать в тылу, а не на передовой драться - вроде ничего не скажет, а жить становится легче. Она, как антенна ловит чужие эмоции, через себя пропускает, понимает. Бедная, маленькая девочка, столько уже испытала, что и не снилось никому, и он ещё травит атмосферу своими ничтожными переживаниями.
— Всё нормально, Ванда, — лишь виновато улыбается ей. Врать Стив не умеет, а уж её обмануть просто невозможно. Никому, даже Наташе, у которой ложь — профессия.
— Я однажды заглянула туда, — она глядит куда-то над его головой, в рассеянное пространство, одной лишь ей видимое, — где твои страхи и сожаления. Позволь мне сделать это ещё раз.
«Позволь помочь тебе, как ты помогаешь мне», — шумит в его голове, но Ванда ни звука не произносит вслух. Словно постучалась трижды, постояла у порога и обувь оставила у дверей, а потом вошла и растворилась в мутном плену образов чужого подсознания.
Glenn Miller & His Orchestra – Baby me
Ванда идёт за Стивом, прячется за его широкой спиной и боязливо выглядывает, как мышка тихая, чтобы не спугнуть его призраков. Лавирует меж крепких деревянных столов, наблюдает за танцующими парами, разглядывает с интересом антураж не своей эпохи, и не вмешивается, лишь легонько спины его касается, чтобы он не заблудился.
Капитан Роджерс в парадном мундире, ступает по натёртому сотней ног паркету, а в зале жарко, свет приглушённый и военный оркестр играет что-то модное, быстрое, и голова кружится от мельтешения на танцплощадке. Он идёт целенаправленно, вперёд, как танковый клин, ничего не замечая вокруг, сердце ведёт его безошибочно, и Ванда едва успевает за ним перебежками. У самого оркестра девушка, она стоит к ним спиной, а руке — бокал игристого вина. Она едва покачивается в такт музыке, и все приглашения потанцевать вежливо отклоняет — ждёт своего партнёра. У неё красное платье, и тёмные волосы наверчены в кудри, изящный изгиб шеи, до которой тянет дотронуться. Стив думает, что это Пэгги, снова Пэгги, навечно несбывшаяся первая любовь, идеал, с которым никто не сравнится. И снова замкнулся круг, и надежда гаснет — он обречён на одиночество, и до конца отмерянных дней будет лелеять своё прошлое, как хрупкую, антикварную драгоценность.
Девушка стоит вполоборота, скользит взглядом поверх толпы, ищёт кого-то, ждёт, и, наконец, замечает капитана. Она улыбается, торопливо ставит бокал на столик, идёт прямо к ним, летит, словно на крыльях, сияет, такая прекрасная, а Ванда совсем не дышит, таится, прячется, будто на бабочку охотится с сачком. Это не Пэгги. У этой девушки черты лица тоньше, и глаза, и волосы светлее, и сама она хрупкая, будто тростинка на ветру, но внутренней силы в ней — бесконечный бурлящий поток. На этих нежных плечах целый мир выстоит, за её спиной — укреплённая гавань, где нет места ни страхам, ни сомнениям. У неё лицо девушки, соковианки, которую капитан Роджерс однажды спас из огня…
— У тебя всё будет хорошо, Стив, — шепчет Ванда, возвращая его в реальность, снова толкает его плечом и улыбается. Неужто и будущее видит?
«Будущее — лишь пространство вариантов. Выбирать тебе», — она снова отвечает без слов, и Стив выбирает, и отчаянное сердце чувствует, что выбор правильный, и стыдно не желать большего, а стыдно тратить бездарно время.
***
— Какие такие намерения? — у неё светло-карие, как янтарное ожерелье, глаза, в них отравленный, прикрытый ресницами туман, подсвеченный рыжими закатными лучами. Они проникают сквозь опущенные жалюзи и укладываются полосами на затёртом, рассохшемся в щели паркете, смешиваются с рассеянной в воздухе пылью, скользят по её обнажённому плечу, с которого съехала лямка. Она улыбается ему, такая близкая, такая желанная, что кислород сгорает, не добираясь до лёгких, но Стив не может переступить через каменные преграды условностей.
— Самые серьёзные, — так он обозначил своё желание сблизиться, смешно и неловко, и вся эта с трудом подготовленная речь стала напоминать присягу. Прямо сейчас, до боли в сжатых до хруста ладонях ему необходимо понять, где пределы допустимого, за которые ему позволено сегодня зайти. И если он на самой грани (завалиться к девушке домой, под вечер, без предупреждения, будто на пожар, совсем совесть потерял!), то развернуться и уйти, официально принести извинения и никогда больше её не беспокоить.