Камилль глядит, не отрываясь. От её взгляда жжёт под рубашкой, под кожей и грудной клеткой, где от волнения колотится сердце, отражаясь гулким эхом от прихожей до дальнего угла комнаты. Она делает лишь один шаг вперед, вытирает ладони о края измученной временем майки, оставляя на когда-то белом хлопке зеленые и жёлтые разводы, а Стив делает два и почти сталкивается с ней, обнимает её тонкие плечи, прижимает к себе, вынимает из небрежного узла волос простую заколку. Её локоны рассыпаются по плечам, они пахнут льняным маслом и апельсинами, его родной, любимой девушкой, его спокойствием и таким долгожданным счастьем.
— Я вся в краске, — он больше не будет одиноким героем, принадлежащим всем и никому одновременно, пока она шепчет ему в губы, в шею, в распахнутый ворот рубашки, пока он слышит её голос и тяжесть её вздохов, когда она отстраняется, чтобы не вымазать его случайно.
— Наплевать. Давай избавимся от неё, — он смело поднимает край её одежды, под которой ничего больше; замирает, забывает вдохнуть, когда впервые видит её такой, обнажённой, беззащитной перед ним, всё ещё плотно, по-осеннему упакованным в одежду.
Рядом с ней его не разрывают ни пули, ни сомнения, Стив знает, его чувства взаимны. Теперь он свободно может желать большего, и не таиться, не стыдиться своих мыслей, как раньше, когда не мог позволить себе больше, чем просто взять её за руку.
Возбуждение не даёт соображать, ремень давит, а под манжетами чешутся запястья, Кэм расстёгивает его рубашку пуговица за пуговицей, и совсем не торопится, хотя ему хочется разорвать ткань на лоскуты. Под её холодными пальцами кожа полыхает, она шепчет, что хочет его до безумия, она целует его, не разбирая — в выступающие косточки ключиц, в шею, в губы, в подбородок, по-вечернему колючий, а он уже распалён до предела и дальше уже некуда. Только сгореть дотла.
Бесконечно длинный путь до маленькой спальни он идёт за ней след в след. Не отрываясь, смотрит на её стройные ноги в чёрных, вязаных гольфинах, а они так похожи на приспущенные чулки. В них тепло и удобно ходить по дому, но они вызывают такие безобразные, вульгарные фантазии, и Стив чувствует, что слепнет от желания скорее оказаться меж этих невозможных ног, спустить до щиколоток эти бесполезные переплетения тонкой, овечьей пряжи, любить её так, как никогда и никого в своей жизни.
— Кэм, родная… — пространство вокруг заволочено тонким, плотным запахом страсти, от которого голова идёт кругом. Стив удерживает себя на руках, боясь сдавить слишком сильно, сделать больно, сломать её хрупкие рёбра и тазовые косточки, а руки дрожат от нетерпения, когда он дважды промахивается с непривычки.
— Тише-тише, не торопись, — она выгибается навстречу, направляет его, ловит на подходе, тихо, долго стонет сквозь сжатые зубы, когда Стив, наконец, входит в неё. Он движется медленно, наполняет её, растягивает и замирает, чтобы ощутить, привыкнуть, прочувствовать. Новые ощущения проносятся вдоль позвоночника шквалом, голос рвёт гортань, кислород воспламеняет глотку — выдыхать мучительно больно, вдохнуть еще больнее. Кэм внутри горячая и скользкая, он пробует ритм, глубину, угол, находя самые чувствительные точки, её и свои. Пожалуй, эта наука самая захватывающая из тех, что ему доводилось познавать.
Сердце ломает изнутри рёбра, когда Камилль просит глубже и быстрее, когда дышит чаще и шепчет сквозь сорванные вдохи «Сейчас, секунду, ещё секунду», крепче обнимает, сжимает его внутри так, что остатки разума вылетают прочь. Она вздрагивает под ним — раз, другой, третий, Стив чувствует её инстинктивно, впитывает в себя её наслаждение, адресованное ему и никому больше — самое сладкое, что может дать любимая женщина, и срывается в пропасть следом за ней. Под ладонями что-то рвётся, простынь или матрас целиком, и Кэм под его весом такая хрупкая, но она молчит, не жалуется, пока его первый оргазм не иссякает вместе с потоком семени.
Они долго лежат в тишине, растворяются в призрачном шуме ночного города, который доносит до них сквозной ветер, по дороге играя с занавесками и одиноким фикусом на подоконнике. Слова бессмысленны сейчас, переплетённые пальцы и слитые воедино тела значат гораздо больше, чем сотни фраз, сказанных до них и которые тысячи и тысячи раз будут сказаны после. Проходит вечность, а на деле лишь пятнадцать минут, Стиву недостаточно, он хочет её снова и снова, хочет быть снизу, сминать её упругие бёдра, видеть её безупречные линии груди и талии, невозможно прекрасные, будоражащие воображение. Хочет быть сзади и целовать её спину, и волосы её зачерпывать ладонями, и слушать её шумные вдохи, как самую сладкую музыку, и тихие мольбы оставить хоть немножечко наутро, иначе она просто не выдержит.
Так непривычно начинать день не с пробежки засветло, а с долгих поцелуев и тягучих объятий, ленивых, долгих, медленных движений внутри неё. Замирать на мгновение, смотреть в её затуманенные желанием глаза и продолжать снова, потому что сегодня воскресенье. Их первое совместное воскресенье, и торопиться некуда.
— Какие планы на день? — Камилль совершенно не умеет варить кофе, но даже эта горькая гадость лучшее из того, что Стив в своей жизни пробовал, потому что и утро это – самое лучшее. Он улыбается, но глядит на неё с опасением, будто не верит, что она хочет быть с ним так же сильно, как он с ней, и что она обязательно куда-нибудь торопится и хочет избавиться от него поскорее.
— Провести день с мужчиной, которого вижу раз в месяц, потому планов много. Хотя нет. План только один, — она подходит к нему и совершенно недвусмысленно оттягивает ремень штанов, хочет туда руку просунуть, но Стив ловит её запястье и целует в выступающие косточки, иначе маленькое пространство кухни придётся использовать совсем не по назначению. — А твои?
— Ну-у, посетить конференцию, открытие мемориала, и Сэм давно зовёт порисоваться перед девчонками из регистратуры, — он перечисляет, держит её за руку и загибает её пальчики, закусывает губу, чтобы не рассмеяться, — Не тратить же целый день на одну ненасытную женщину?
В голову ему прилетает кухонным полотенчиком, следом прихваткой, а реакции замедленные, и организм в эйфории и полнейшем отупении — эти снаряды попадают точно в цель, Стив ни увернуться, ни поймать их не успевает.
— Я тебя испортила, капитан, — сокрушается Камилль и головой качает, притворяется возмущённой, а в глазах смешинки пляшут, и на губах её невозможных улыбка играет, — Как быстро.
Она хочет вырваться, но Стив не отпускает её рук, ловит, спутывает, предугадывает её движения и прижимает к себе. Целует куда придётся, вдыхает запах её волос, только что вымытых и ещё влажных. Камилль смеётся, ей щекотно и немного больно, когда Стив слишком крепко прихватывает её под рёбрами, эта шуточная борьба определённо снова ведёт в спальню. На сегодня Кэм забудет, как выглядит солнце, и лишь полуночный вызов растревожит её сон.