– Чего ты хочешь? – отодвинув сержанта, выступил вперёд лейтенант, который хоть и был моложе, но зато поджарый, в хорошо пригнанном кителе.
– Мне нужно позвонить одному серьёзному мужчине, директору предприятия, который не обидит. Он приедет, мы поговорим, он вам заплатит, а потом пришлёт к вашим начальникам своего человека. Они договорятся. Я выхожу работать. О телефонном разговоре никто ничего не знает. Все остаются при своих интересах. Всё.
– Иди звони, – разрешил лейтенант, – только без фокусов.
– Иду, – отступая от решёток, сказал Санька, – только блокнот мне дайте. Я номер телефона забыл. Сержант грязно выругался и пошёл, бренча связкой ключей, к металлическим шкафчикам с номерами. Вскоре он принёс коричневый блокнот и, на всякий случай, ручку. Саньке опять защёлкнули на запястьях наручники и повели его внутрь дежурки, где на столах стояло сразу несколько телефонов. Лейтенант показал ему на старый дисковый аппарат, сказал почти вежливо:
– Ты садись, набирай номер и договаривайся. Если что понадобится – спрашивай. Я – рядом. «Ну, вот и славненько, – подумал Санька, – этот, наверное, сразу после армии и школы милиции, полностью ссучиться ещё не успел. А сержант уже конченый отморозок: такие только жрут и испражняются». Он быстро открыл номера на букву «Т», где последним значился телефонный номер Тарасова Алексея Тарасовича. Диск вращался неровно, выписывая, как велосипедное колесо, крутые восьмёрки. Наконец, трубка ответила частыми гудками: кто-то разговаривал. Санька нажал на рычажок, и, немного переждав, вновь стал накручивать диск. Соединили его лишь после пятой попытки.
– У аппарата! – явно шуткуя, ответил Лёха.
– Алексей! – стараясь держаться как можно спокойней, проговорил Санька. – Это Смыков, друг Димы Быкова. У меня мало времени, пускаться в подробные объяснения некогда. Сегодня ночью Дима из общаги исчез, и мне пришлось сообщать об этом в милицию. Прибыл наряд, обыскали нашу комнату, и вот я здесь, в приёмнике Васильостровского РОВД. За что, я не знаю. Кстати, Быка у тебя?
– Домой, на Первую линию собирается. – Как-то невесело отвечал Лёха.
– Скажи, чтоб не ездил! А вот сам давай ко мне, – почти приказал Санька. – Возьми с собой денег. Если посчитаешь, что я в чём-то не прав, я тут же собираю манатки, и ты меня больше никогда не увидишь. Вы уж тут с корешем как-нибудь сами. Я на нары не подписывался!
– А в чём дело-то? – вскричал вдруг Лёха.
– Я тебе всё сказал, – с трудом сдерживая себя, прорычал Санька. – И передай своему Быке, что я ему, блин, фиксы его золотые повышибаю! В трубке что-то щёлкнуло, потом зашелестело. Санька понял, что Лёха зажал рукой микрофон и, видимо, что – то спрашивает у Быки. Потом вновь послышалась приглушённая музыка, и Лёха сообщил, что выезжает. Санька аккуратно положил трубку и протянул конфискованный блокнот лейтенанту. Но тот, отрицательно мотнув головой, сообщил, что блокнот Санька может оставить при себе. Опасности он, дескать, не представляет. Положив кожаную книжицу во внутренний карман ветровки, Санька неторопливо зашагал к решётчатым дверям обезьянника. Теперь предстояло ждать, продумывая каждое слово предстоящей беседы, чтобы, с одной стороны, не опустить чего-нибудь, а с другой – не выболтать лишнего, тем самым подставив Быку или себя самого. От чересчур монотонных раздумий Санька даже задремал, а потому Лёхино появление возле решётки стало для него полной неожиданностью. Щёлкнул замок, загремели двери, и на Саньку вновь надели наручники. Лёха посмотрел на лейтенанта с укоризной.
– Таков порядок! – виновато пожав плечами, оправдался тот. И они присели за одиноко стоящий возле стены столик, на котором лежала стопка засаленных брошюр «Закон и порядок». Подошедший, было, лейтенант разрешающе махнул рукой:
– Ладно, говорите, о чём надо. Даю вам пятнадцать минут. Буду в дежурке. Всё, время пошло.
– Давай подробнее! – попросил Лёха. И Санька рассказал всё по порядку, не забыв и о подброшенной маковой соломке.
– Её не подбросили! – отвечал, нахмурившись, Лёха. – Он её с похмелья заваривает. А на фиг ты их в комнату пустил?
– Растерялся, наверное, – неопределённо пожал плечами Санька. – Мне вдруг показалось, что Быку убили, и это следственная группа пожаловала. А когда сообразил, было уж поздно. А что же он, щучий нос, не позвонил от тебя?
– Да, он совсем чумной приехал, – стал оправдываться теперь уже Лёха. – Глаза какие-то…
– Страшные? – с пониманием спросил Санька.
– Страшнее не бывает! – утвердительно кивнул Лёха. – И всё про зону, всё про зону, как будто мы и не откинулись вовсе! Я даже испугался, что он, что я… короче, крыша поехала. То ли у него, то ли у меня. Ну, я его коньяком добил и в койку. Вот он и не позвонил, дрых до одиннадцати. А потом, когда рассказал, было уж поздно. Я Галине Ивановне на Васильевский позвонил, а она как заверещит, что типа тебя в тюрягу увезли, что подозревают в убийстве. Ну, я стал размышлять – как быть, чтоб не обделаться. Мало ли за что тебя повязали! Ладно, давай по делу! Тебе что-нибудь предъявили конкретное?