– Кто это «мы?» – спросил неожиданно для самого себя вслух Иван.
– Известно хто, – зло заорал на всю округу заскучавший по браге Николай. – Животные, бл… ! Развелось их тут… через два дома на третий! Звони, Ваня, в милицию. И будем искать, пока не поздно…
Но совместные с опергруппой поиски почти ничего конкретного не дали, ибо в такую рань дачники, в отличие от деревенской тёти Нади, обыкновенно спят, причём, особенно сладко. Одна женщина возле пруда вроде бы слышала какие-то крики, похожие на «Помогите!», но точно не поняла – то ли в яви это, то ли приснилось. Прислушавшись на всякий случай, но ничего более не услышав, она повернулась на другой бок и вновь заснула.
– Я ж говорил… животные! – отреагировал на это признание не переставший бражничать Николай. – Вот если бы возле её дома кто мешок коровьего гомна с машины потерял, так она бы в пять секунд с тачкой в проулок выскочила, а станут кого насиловать и убивать – так, я лучше спать лягу.
… Марию Рауш, а вернее то, что от неё осталось, нашли точно так же, как прошлогодних утопленниц, в затенённом затоне пруда. Нашёл истосковавшийся по хозяйке кот Емельян.
Глава седьмая
Осознав произошедшее, Иван, тем не менее, почувствовал, что боли утраты нет. Просто воздух, в котором он перемещался и которым привычно дышал, утратил свечение, а время вновь обесцветилось. Ни на похоронах, ни на поминках он не сказал ни слова. Да, и говорить то, в сущности, было некому и нечего. Людей собралось немного: несколько подруг с работы да хозяева полудюжины удачно вылеченных Машей питомцев, которые от случая к случаю обращались к ней за лекарствами для кошек и собак. Брат из Германии не приехал, сославшись на жёсткий постельный режим, а отец вообще никак не отреагировал, видимо давно решив про себя, что дочери у него как бы и нет. По-видимому, такое случается на этом свете не только с русскими отцами. Выпив поминальную стопку и поблагодарив соседку за организацию поминок, Иван, пообещав всерьёз опечаленному Николаю днями появиться на даче, незаметно просочился к двери и беззвучно вышел на прокуренную площадку. Здесь, в заплёванном подростками углу, в одиночку грустил забытый всеми Емельян. Иван сел перед ним на корточки и впервые после Афганистана заплакал. Больше они с котом никогда не расставались.
Уже на следующий день Иван приехал на дачу и стал присматриваться к пруду и береговым участкам, один из которых, как он предполагал, мог принадлежать убийце или его ближайшим родственникам. Скорее всего, думал он, Маша решила сходить на пруд и, после бурной ночи, привести себя в порядок и взбодриться. Стало быть, попала в зону опасного внимания она случайно: пришла, разделась, искупалась, вышла на берег и… Именно в это время одна из дачниц слышала её «Помогите!», а перепуганный насмерть Емельян стремглав сиганул к дому. Быстро утопив свою жертву, убийца проворно вернулся к себе в дом и до поры затаился. Сейчас, скорее всего, он уже успокоился и расслабился, а потому, при желании, взять подозрительного мужика на заметку, особого труда не составит. Скорее всего, это крепкий, нестарый человек с настороженным, недобрым взглядом. И не просто крепкий, а очень сильный, ибо прошлым летом он в считанные секунды одолел сразу двух девушек. И, несмотря на то, что на берега пруда выходит сразу полтора десятка дачных участков, никто не слышал ни звуков борьбы, ни криков о помощи. Словом, на фоне здешних бабушек и дедушек он должен явно выделяться, и заметить такого не составит особого труда. Впрочем, решил Иван, не помешает и Николая тщательней расспросить: он в садовом кооперативе уже больше тридцати лет, с брежневских времён, когда тут ещё деревня была…
Но для начала Иван решил отвлечь сознание какими-нибудь пустяковыми хлопотами. Накормив Емельяна, он настрогал тесаком берёзовой лучины и неспешно принялся разжигать печку. Сначала, как он ни старался – это у него никак не получалось, пока не выяснилось, что, оказывается, наглухо закрыта перекрывающая воздух задвижка. Видимо, пока я всё-таки не в себе, – решил Иван, – а это сейчас, ну, никак не годится! Он махнул полстакана водки, съел бутерброд с салом и малосольным огурцом, почесал у Емельяна за ухом и подбросил в раскрасневшуюся печную пасть несколько сосновых плашек. В котелке уже пузырилась вода, и оставалось лишь опустить в неё пучок-другой макарон. Всегда вольготно гулявший по округе кот на сей раз не отходил от него ни на шаг. И в Иване всё явственней и бесспорней звучал молчавший с войны внутренний голос: «Я должен вернуть всем покой! И, прежде всего, самому себе!».