– А что примерно слышали, Фёдор Михалыч? – осторожно поинтересовался Иван. – И откуда, с какой стороны?
– Сначала крик, потом кашель со стороны пруда, – медленно вспоминал дед, – а потом, как будто кто-то в воду прыгнул: бух-бух! Я даже выглянуть сперва хотел, но зашатало меня в коридоре, и я сильно о полку ударился, прямо виском. До сих пор башка кружится. Надо бы в больницу, да далеко отсель, боюсь, по дороге сознание потеряю.
– Давайте, отвезу я Вас в ЦРБ, в приёмный покой. – Решительно предложил Иван. – Сотряс у Вас, очевидно. Прокапаться Вам надо, а то, не дай Бог, инсульт… Короче, кровоизлияние у Вас под черепом, гематома. Её рассосать надо, чтобы сгустки в крупный сосуд не попали.
– Спасибо, – отвечал дед устало. – Я б и милиции про это рассказал, да не приходил никто, не спрашивал. А я несколько дней в лёжку был.
– Значит, на пруду… крики, кашель и плеск воды? – скорее не переспросил, а сделал вывод Иван. – А прошлым летом, когда две девушки утопли?
– Тогда и фургон милицейский приезжал, – заметно посветлев лицом, отвечал дед, – и следователь опрашивал, а потом ещё и в прокуратуру вызывали. Я тогда даже успел на крыльцо выскочить. Только топил он их на другой стороне пруда, и я отсель не разглядел ни рожи, ни осанки. А когда стал вспоминать, то прокурор весь скривился и говорит, что, дескать, в моём возрасте я бы и возле своей избы ничего толком не разглядел.
– А что ты всё-таки разглядел, Фёдор Михайлович? – незаметно перейдя на «ты», душевно полюбопытствовал Иван.
– Толстого мужика в трусах и клетчатой рубахе, – спокойно и вполне убеждённо отвечал старик. – Он как раз из воды на скользкий берег лез. Раза два соскальзывал, а потом за сук ивовый схватился и выполз кое-как. Видно, сильно устал в воде-то…
– Здесь похожие на этого… в трусах не живут? – спросил как бы между прочим Иван.
– Я тогда сразу не сообразил, кого мне этот одр напоминает, – медленно, с заметным напряжением проговорил дед Михалыч. – Сюда только один такой и приезжает. Валеркой его зовут. Вон по третьей тропе от меня, самый крайний дом синего цвета под оцинкованным железом.
– Прямо на берегу? – спросил Иван и, характерно погладив ножны, привстал, облокотившись на контейнер. – Я почему-то примерно так и предполагал. Ты, Фёдор Михалыч, не шугайся, я твоё имя уже забыл и выводов ещё никаких не сделал. И ты, пожалуйста, молчи, а то спугнём ненароком. Заляжет, падла, на дно, а то и вообще куда уедет.
– А ты сам-то, как посмотрю, – хитро прищурился дед, – тоже из ментовских или прокурорских будешь?
– Обижаешь, дед, – незлобиво отвечал Иван. – Я с войны пришёл в эту жизнь… мирную, мать её!..
– Ну, тогда я спокоен, – заключил старик и раскрыл крупную узловатую ладонь, на которой тускло поблескивали два Ордена Отечественной войны.
Глава восьмая
Предполагаемого убийцу женщин Иван нашёл уже на следующий день, в самом начале своего второго утреннего обхода. Для этого ему пришлось отойти от дома Михалыча всего на сотню метров и приостановиться возле синего под цинком дома. Но едва успел он хитро перешнуровать правый армейский ботинок, как из открытого окошка веранды его грубо окрикнули:
– Эй, пехота, тебе чего тут надо?! Прошлым летом тоже один здесь переобувался, а потом вся клубника с грядки пропала! ..
– Это наверняка те две девушки постарались, которых потом в пруду выловили! – Зло выговорил обернувшийся на окрик Иван. – Чо заткнулся то, клубничная душа? Ну-ка выйди на крыльцо, я на тебя хоть погляжу вблизи! Произнося это, Иван уже ругал себя за нетерпеливый зуд в языке и прикидывал варианты своего дальнейшего поведения. Но всего через несколько минут все они зависли, поскольку на крыльцо так никто и не вышел, а всякие движения на веранде и в доме замерли, словно там вообще никого не было и даже как будто и не жило. Всего чего угодно, но такого развития событий Иван не ожидал в принципе. «Так, – шевелил он одними губами, – если даже есть ружьё, то стрелять этот не станет. Охотничье ружьё стреляет очень громко, а он в тишине убивать привык. Ножи он явно не метает, да и форточка для метательных дел узковата. Значит, просто не ожидал и сейчас думает, как и я, а что же делать дальше. Может, рассчитывает, что я просто уйду от греха, а там, дескать, видно будет. Если я уйду, он наверняка тут же свалит… на «форде» вон, а, может, и пёхом по лесу, до ближайшей попутки. Придёт в себя, замкнётся, а презумпцию невиновности у нас никто не отменял. Нет, потом его не расколешь! Да, и колоть здесь, как видно, некому. В прокуратуре, если верить Михалычу, от явных зацепок отмахнулись. Просто не хотят ввязываться, встревать в процесс, чтоб потом не оправдываться. Списали всё на шизоидного гастролёра, которого по всей России ищут, а самим и пьяной бытовухи довольно. В ней всё, как в кино: «Украл – выпил – в тюрьму!» И никакой романтики…» А потом с Иваном произошло то, что не происходило со времён Афганистана. Его рука, не посоветовавшись с головой, вывернула из бугристого края тропы крупный, неправильный формы валун и с размаху метнула его в завешенное кисеёй окно. И так – ещё дважды! Не выдержав третьего удара, рама выскользнула из оконного проёма и обрушилась на пол, откуда тут же донеслись то ли злобные проклятия, то ли крики о помощи, то ли просто вопли боли и испуга. Выбив ногой калитку, Иван уже через несколько секунд стоял на веранде, упершись остриём клинка в щетинистый кадык толстяка в чёрных сатиновых трусах и лопнувшей на спине синей в клетку рубахе.