Первую скороговорку гладкоствольного оружия он услышал в середине августа, в сумерки с пятницы на субботу. А утром, на первые сутки осени, она уже перекрыла собой традиционную субботнюю канонаду ближнего дивизионного полигона. В ночь на воскресенье через насупленную близь опушки легко пробивались малиновые всполохи зарева, а из потрёпанного дачными несунами березняка доносились какие-то неприятные утробные звуки, словно за дорогой в мелколесье скопом испражнялось сразу целое стадо животных. Подслеповатым утром, наскоро выпивши чаю, Иван в сопровождении Емельяна двинулся через березняк к опушке. «Хоть приберём за этими клоунами, пока на участках тихо!» – объяснял он умывавшемуся за воротами коту свою утреннюю поспешность. Емельян был не похож на остальных кошек этого мира, прежде всего, тем, что никогда не плёлся за хозяином, но бодро семенил впереди. Вот и теперь он мелкой рысью бежал по натоптанной грибниками тропке, легко перемахивая через обнажённые дождями узлы кореньев и свежие кочки древесного мусора. Возле неглубокой ложбины, за которой тропа выбивалась на открытое пространство, Емельян нерешительно остановился и мелко засучил перед собой передними лапками, как бы открещиваясь от того, что их ждало впереди.
– Да, ладно тебе, Емеля, – стал приободрять занервничавшего кота Иван, – мы и не такое видали! Как в таких случаях говорил Владимир Семёнович? Вот именно – «Разберёмся!». И, бережно посадив кота на плечо, пошёл разбираться. Выйдя на луг, прежде горчивший пижмой, он увидел слева от тропы несколько разодранных пакетов, из которых успели выпасть где – бутылки из-под водки, где – банки из-под пива, где – пластиковые упаковки из-под разного продуктового ширпотреба. Справа валялся смятый, с характерно выгнутым рукавом ватник, издали более всего напоминавший издохшую свинью. И скорее всего, именно на свинью бы Иван и подумал, но ватник был сильно прожжён сразу в нескольких местах и слегка ещё дымил, распространяя пакостный животный дух палёной шерсти. Иван осторожно опустил кота на землю и достал из заплечного рюкзака небольшой рулончик плотной ткани. Затем, раскатав его по траве, принялся складывать туда и сами брошенные кое-как пакеты, и уже успевшее выскользнуть из них на лужайку. Емельян сновал рядом и недовольно, на кошачий лад ворчал. Стянув края ткани перед собой и туго перевязав их верёвкой, Иван показал коту, чтобы тот поспешал дальше. Но пройти не вышло и десяти метров, потому что путь им перегородил ствол молодой сосенки, срубленной на повороте и брошенной прямо поперёк тропы. Именно один ствол, ибо весь лапник, содранный с дерева, был сложен несколько выше, возле замусоренного, неопределённой формы кострища, от которого густо несло терпкими испарениями, как бы выразился ротный врач Рома Симанович, «неочевидного генеза». Впрочем, «генез» в виде трёх очевидных куч благоухал под ближайшей рябиной, как будто для контраста с алыми гроздьями ягод. Иван невольно достал из грудного кармана смоченный одеколоном платок, а Емельян, брезгливо переставляя лапы, поплёлся, как было велено, к охотничьему привалу. На примятом лапнике они вновь увидели бутылки, пакеты, пачки, капроновые гильзы сразу нескольких калибров и… изрешеченную мелкой дробью обложку журнала «Охотничьи просторы». Между тем, от этого безобразного лежбища Ивану и в самом деле открывался залитый первыми солнечными лучами простор, тянущийся от ручья до далёкого синего леса, за которым он ещё совсем недавно встретил Машу и после стольких лет серенького, ничем ни примечательного существования вдруг всерьёз задумался о счастливой семейной жизни. И вот нет ни Маши, ни семейного счастья… есть лишь вот этот разлагающий осмысленную жизнь «генез», упрямо наползающий на всё самое близкое и сокровенное сразу со всех сторон. И в это время, инстинктивно подняв головы на клёкот пролётного ястреба, человек и кот увидели над собой… главу государства. То есть не его самого, конечно, не во плоти, а в виде портрета, с которого он укоризненно смотрел на подданных сквозь скрученные от ночного огня листья. «Как странно, – вслух прошептал Иван. – Маша иронизировала над какими-то там кружевными трусами, а тут вдруг целый глава государства! Такой же примерно, как и тот, что смотрел на нас тогда… при отправке на эту бессмысленную войну. И вот мы опять воюем, и я опять теряю самых близких людей». Постояв под деревом ещё с полминуты, Иван с упором перетёр ладони одна об другую и обхватил руками бугристый ствол. Сначала, пока не попадались сучья, он активно помогал себе коленями, а чуть выше стал хвататься за первые ответвления и подтягиваться. Емельян тоже примеривался следом, но Иван показал ему кулак, и кот остался внизу – увёртываться от сыпавшейся из-под хозяина берёзовой трухи. В полуметре от цели Иван успел подумать, что охотник, прикрепивший так ловко это изображение, наверное, значительно моложе его и находится в неплохой физической форме… и едва не сорвался. Спасло то ли случайно подвернувшееся под носок дупло, то ли крупный бугор «берёзовой болезни». Стрельнувшая в саму берёзу пуговицами рубаха почти тут же прилипла к мокрым рёбрам, а кот снизу трагически мяукнул.