– Вот что, товарищ инспектор, – глядя в глаза Пуляеву, всё тем же голосом без интонации заговорил Иван, – я, майор в отставке, демобилизованный после тяжёлого ранения в Афганистане, был свидетелем охоты вот этих двоих господ на кабана. С этой охоты я доставил их вместе с добычей сюда, в правление садоводческого товарищества «Цапля». Вот убитая свинья, вот орудия убийства, вот стреляные патроны и гильза от карабина, а вот сами браконьеры. И мне абсолютно всё равно, кто они, чем заняты и что возглавляют. Давайте я подпишу протокол и делайте с ними, что посчитаете нужным. Но предупреждаю, что ход и судьбу этого документа я обязательно проверю.
– Зря ты так, Ваня, – зло сузив глаза, проговорил Клушин и, криво усмехнувшись, сплюнул ему под ноги. Иван ударил беспалым кулаком точно в подбородок. Клушин сперва тяжело сел на чахлую с бархатцами клумбу, а затем повалился на бок. Пуляев проворно отпрянул от потерявшего сознание браконьера и испуганно уставился на двустволку, по-прежнему находившуюся в Ивановых руках.
– В правильном ты, Пуляев, направлении смотришь! – похвалил Иван. – Я не вполне нормальный после ранения, – он повернулся к инспектору спиной и показал ему свой титановый затылок, – и мне в случае чего, много не дадут. А скорее всего, вообще ничего не будет. Так что делай всё по уму, а потом и спи себе спокойно. Пуляев согласно кивнул и даже, как показалось Ивану, сказал «Слушаюсь!» и хотел отдать честь, но в последний миг, уже доведя правую руку до виска, судорожно сложил раскрытую ладонь в кулак и прижал её к ляжке.
Иван, в свою очередь, положил двустволку на лужайку и стал ждать, когда инспектор закончит составление протокола. Ждать пришлось довольно долго, потому что инспектор, явно нервничая, дважды портил бланки и даже сломал ручку. Кое-как оклемавшийся Клушин долго не мог понять, где он находится, и чего хотят от него, бывшего штабного офицера и состоятельного бизнесмена, эти странные, плохо одетые люди со свирепыми лицами.
Глава пятнадцатая
Вскоре после истории с Клушиным Иван стал замечать, что его впервые столь явственно потянуло к университетским пристрастиям, от которых надолго отучили армия, война и ранение. Многие годы он был абсолютно убеждён в том, что начни он читать и напрягать свой мозг кантовскими императивами, и ему, этому кое-как прикрытому титаном мозгу, быстро придёт полное и безоговорочное самоуничтожение. В лучшем случае, он навеки пропишется в сумасшедшем доме, где современные транквилизаторы быстро и без проблем доведут остатки его зыбких связей с миром до чисто гипотетических формальностей. В худшем, он вообще перестанет осознавать себя и преобразуется в овощ, каковые ему пришлось наблюдать даже в военных госпиталях, не говоря уже про специальные отделения «психушек». Нет, лучше «посох и сума» или вообще исчезнуть с лона земного, тем более, что такой финиш не за горами у каждого. Но с недавних пор визави про него забыл. То есть, говоря прямо, шизофрения вдруг взяла и куда-то делась. Распив со знакомым психотерапевтом бутылку коньяка, Иван узнал, что такое порой случается «на фоне позитивного стресса». Иван стал жадно читать, а потом и записывать усвоенное в специально купленную тетрадь. Это были уже конспекты, а тяга к дневнику, изначально предполагающему раздвоенность, по ходу стала заметно угасать. Это состояние было куда естественней того, которое он влачил после ранения в Афгане, хоть внешне ни образ его жизни, ни сам он нисколько не изменились. Разве что один Емельян почувствовал эти перемены в хозяине. Но и это привело лишь к тому, что кот стал ещё роднее и ближе. Каждое утро он будил Ивана настойчивым тереблением его носа и … расчёсыванием свалявшихся за ночь усов. Кот буквально превращал одну из лап в расчёску и, легко запрыгнув на хозяйский диван, осторожно начинал водить ей над верхней Ивановой губой – сверху вниз. Сначала Иван просто сопел, но вскоре начинал чихать и просыпался. Некоторое время они сидели с Емельяном в блаженном полузабытьи, а потом отправлялись на крыльцо умываться. Так, с отдельными исключениями, начиналось почти каждое утро.