Однако второго ноября Иван встал раньше обычного и неожиданно для самого себя вышел растереться первым снегом. Спавший на шкафу под потолком Емельян с готовностью выгнулся дугой и вопросительно мяукнул, но Иван указал коту, что он ему пока что не нужен. На улице, вопреки предположениям, было не холодно: видимо, снегопад подошёл к «Цапле» на холке циклона. Поэтому Иван легко стянул с себя сначала тёплую рубаху, а затем и майку. Снег был совсем свежим, но из-за положительной температуры уже начал слипаться, отчего льнул к телу и не спешил валиться под ноги. Пришлось, как в парилке, обрабатывать себя веничком, а потом насухо растираться полотенцем. С улицы вернулся Иван красным и возбуждённым, обуянным стремленьем решать какие-то накопившиеся за осень проблемы. «Съезжу – ка я нынче в Город, – убеждённо сказал он себе, – заплачу за квартиру, закуплю продуктов и насчёт автокредита разузнаю. Давно пора. Девятка» моя, кажись, уже всерьёз кашляет…» Поставив чайник, Иван отравился к курам, Жанне и Бориске, которых следовало накормить с запасом. Живность под навесом циклона вела себя вяло, и даже поросёнок почти не хрюкал, а лишь благодарно лизал хозяйскую ладонь и часто вертел хвостиком. Козочка тоже… польстилась лишь на хлеб, а сухой душистый клевер оставила на потом. Квёлых кур на сей раз пришлось угощать мятой картошкой с крапивой и яичной скорлупой. Собаки получили свои косточки и вчерашнего супа, а Мальва с Емельяном пили на кухне своё утреннее молоко. В наступившей окрест чавкающей истоме Иван принялся одеваться и собирать необходимые документы, которые всегда не во время исчезали и заставляли его всякий раз тратить дополнительное время и жечь чуть ли не ежедневно дорожающий бензин. Наконец, всё было собрано и сложено на заднем сидении. Рассчитывая вернуться уже через несколько часов, Иван обошёлся без наказов и прощаний, а просто запустил двигатель и торопливо нажал на стартёр. Возобновившийся снегопад мигом заслонил всю заднюю панораму, а замаскированная снегом разбитая дорога быстро отстранила его от заоконной лирики.
Но в Городе всё закрутилось не по плану. Универсам возле дома неожиданно закрыли на переучёт, в расчётно-кассовом центре пришлось выстаивать длиннющую очередь, а для оформления кредита на новый автомобиль не хватило какой-то военно-врачебной справки для предоставления положенных инвалиду войны льгот. Поэтому сначала пришлось бежать в военный госпиталь, где Иван последний раз подлечивался, потом – в нотариальную контору, потом терпеливо выслушивать преклонного возраста соседку, которая поливала в его квартире цветы, потом объезжать сразу несколько магазинов и по дороге перекусывать в кафе. Словом, когда программу-минимум худо-бедно можно было считать выполненной, на город стал неминуемо падать вечер. Заперев в потёмках квартирную дверь, Иван с облегчением направился к оставленной возле подъезда машине, но по дороге почувствовал нервную вибрацию сотового в грудном кармане. Звонил Карасик. Слышимость была отвратительной, но главное Иван понял: его дача в огне, вызвали пожарных, но они ещё не добрались. Перед тем, как сесть за баранку, он вызвал на дачу милицию, поскольку мало сомневался в поджоге.
Торопиться уже не имело смысла, но он торопился. И толкало его к этому отнюдь не горящее в эти минуты имущество и даже не обязанность перед Машей. Он никак не мог отделаться от укоризненных взглядов своих четвероногих, которые сумели вылечить его от самой тяжкой, самой безжалостной и наверняка бы убившей его болезни. Болезни вселенской тоски и одиночества, от которой так и не придумали лекарств и которая почти всегда, рано или поздно, приводит заболевших к печальной развязке. Ещё воинственные индейцы, пролившие реки чужой и своей крови, называли её «страной печального вечера». И Иван, как никто, понимал их. Подъехать к даче, а точнее к тому, что от неё осталось, Ивану не удалось, поскольку всю узкую дорожку между забором и опушкой занимала огромная красная машина, пожарные рукава, какой-то дымящийся скарб и равнодушные в робах люди, которые всего лишь занимались привычным для себя ремеслом. Ивану даже показалось, что работали они нехотя, ибо рассчитывали тушить нечто более серьёзное, а не старый деревянный домишко с убогими сараями по краям. Иван рывком отворил ещё тёплую закопченную калитку и сразу понял, что куры, поросёнок и коза наверняка сгорели. Опять этот преследующий его в последнее время тяжкий дух палёного, разбросанные по огороду обгоревшие перья и какая-то непривычная для его жилища тишина. Шевыряться в головешках он побоялся, а потому на какое-то время застыл в нерешительности. В чувства его привёл Николай, который тоже только что подъехал из Города и изрядно пах пивом. Он усадил стремительно теряющего силы Ивана на уцелевшую ступеньку, на которой прошлым летом умерла Машина мама, старенькая учительница, и с жаром стал его в чём-то убеждать. Но Иван ничего не слышал, а лишь покорно мотал головой и тёр себе щёки замазанными сажей ладонями.