Из всех его питомцев нашли только обгорелого Емельяна, который каким-то невероятным образом сумел просочиться в подпол и схорониться в сыром заплесневелом углу. Командир расчёта принёс его на куске смоченного холодной водой брезента. Особенно сильно у кота обгорели лапы, уши и хвост, и он, учуяв хозяина, по-кошачьи заплакал. В это время прибыла милиция, и Иван отнёс кота на опушку, где сразу заметил несколько сильных ожогов на груди и спине. Здесь, на ошмётках почерневшего снега, они и просидели до конца пролива растащенных брёвен и иных дачных останков. Скоро кот перестал плакать и даже несколько раз лизнул хозяину руку. Иван внимательно посмотрел в страдальческие Емельяновы глаза и сам едва ни заплакал от жалости и острого чувства несправедливости, ибо, вполне привыкнув к боли, которую люди регулярно доставляют друг другу, так и не смог свыкнуться с болью, которую куда чаще перемогают несправедливо обиженные человеком животные. «Я клянусь тебе, Клушин! Тебе будет куда больнее, чем Емельяну. И, может быть, даже больнее, чем Мальве и её невинным товарищам», – пообещал вслух Иван, достал из кармана коробочку со шприцем и ампулой обезболивающего, которым нередко спасался сам от хаотичных приступов мигрени. Привычно обломав носик стекляшки, он всосал из неё поршнем два кубика прозрачной жидкости, осторожно оттянул коту шкуру на загривке и легко проткнул её тонкой иглой. Через несколько минут Емельян заметно успокоился и даже блаженно обмяк. А потом, когда к ним подошёл милицейский капитан, Иван стал подниматься на ноги, размышляя, куда бы на короткое время пристроить обгоревшего друга. Правильно оценив ситуацию, капитан не решился понукать погорельца, а тоже присел рядом и стал терпеливо ждать. Потом Иван долго подписывал какие-то бумаги и односложно отвечал «да» или «нет». В заключение капитан, неторопливо прикуривая от какой-то стойкой головешки, как бы между прочим, заметил Ивану:
– Товарищ майор, я понимаю, что Вы тут первый сезон и по ходу серьёзных врагов вряд ли нажили, но факты – упрямая вещь. Это стопроцентный поджог. Мой эксперт даже остатки горючки нашёл и на самом доме, и на остове бани. И двери были с улицы подперты. У меня такое ощущение, что поджигатели, возможно, полагали, что Вы не выходили из дому. Просто после вашего отъезда в Город опять пошёл снег и быстро занёс все следы. На гараже у вас висел замок, а потому было не понятно – дома Вы или в отъезде. Короче, налицо попытка убийства. Иван согласно кивнул в ответ и с заметной усталостью заговорил:
– Враги… Их, мне кажется, нынче должен иметь каждый нормальный русский мужик, если он по природе своей не гнида, или если его ни купили… гниды. Я почти уверен – кто заказчик, только Вам-то это зачем? Подумайте, он из нынешних хозяев жизни.
В это время в милицейском УАЗе запустили двигатель, и рассеянный свет плохо отрегулированных фар выхватил прилипший к лапам ближайшей сосны заметно обгоревший по краям портрет, который, вероятно, поднял с пепелища усилившийся ветер. Вновь вознесённый событиями к небесам главнокомандующий всё с той же артистической безупречностью наблюдал за происходящим внизу. Ивану даже вспомнилась старинная гравюра, на которой рельефно были изображены две воюющие армии, некие уничтожающие друг дружку людские множества. А с самого неба на них величественно взирал Бог войны. И не взирал даже, а что есть мочи дул, способствуя всеми силами распространению губительного огня не понятно из-за чего разразившейся брани. По лицу капитана вновь пробежала тень понимания, он протянул Ивану руку и, кивнув как после только что достигнутого согласия, сказал громко и уверенно: