Наутро я проснулся. Как ни странно, ничего из головы не выветрилось, в том числе мое желание вырваться из этого круга, который давил на меня, от всех этих одноклассников, сумрачных фигур вечерних трудяг в дурно пахнущих химией робах, возвращающихся домой темными переходами. Думал ли я о Мартине как о части всего этого? Наверное, нет. Я был еще пацаном, глупым до одурения, но мнящим о себе невесть что. Я считал себя достойным большего, и потому еще в полшестого вышел из дома, тихо прикрыв дверь, чтобы не разбудить маму.
Уже через полчаса я был на нужном уровне, напротив одного из погрузочных порталов биологического процессора, расположенного в двух десятках километров от нашего многоквартирника, – в секторе, где было особенно много зданий, контролируемых «Эрикссоном». Я знал, что именно эта корпорация скупила земли вокруг нашего старого дома, и должная толика злорадного желания насолить цвела во мне пышным цветом.
Теперь нужно было дождаться кодированного сигнала.
Собственно, задание мне предстояло простейшее – проникнуть на территорию, затем вернуться той же дорогой обратно. Всего и дел. Однако стоило мне спрятаться за каким-то трансформаторным боксом, тут же накатило: что я тут делаю?! куда я лезу? зачем!
Отступить сейчас – они меня толком не знают, не найдут ни за что! Но стыд, боже, какой стыд… чувствовать потом всю жизнь собственную ничтожность, неспособность совершить что-то героическое, вырваться из этого круга бессмысленной жизни, который уже сожрал моего отца, и теперь я видел, как туда же, в эту серую мглу безвозвратно уходила мать. Черт побери, я должен был сделать это хотя бы ради нее.
Я уговорил себя, глупый возомнивший о себе щенок. Дрожь в коленях прошла, и тут же зазвенел зуммер. Пора.
Мелким шагом, полусогнувшись, я стал осторожно пробираться к краю полотна, где чернели невысокие, покрытые пластиком перила. Там должен быть спуск к выходам аварийных клапанов. Именно там мне предстояло затаиться. Сейчас пересменка, меня не должны заметить, а автоматика, успокаивали меня наниматели, начинает отслеживать движущиеся объекты только со второго пролета пандуса, на краю которого я стоял.
С коротким резким выдохом я дождался порыва моросящего ветра, мое движение слилось с ним, и вот я уже висел над пропастью. Тому, кто не вырос в лабиринте многоярусных высоток, стало бы не по себе, я же думал только о пальцах, что вцепились в мокрый прорезиненный край бетонного полотна. Вроде не должны заметить, запись даже на ручной перемотке покажет смутную тень, что мелькнула и пропала. У «Эрикссона» наверняка есть камеры и снизу, но они дешевенькие, работающие с задержкой. Так говорил файл в моей голове. Впрочем, если ему верить, очень скоро охрана будет занята совсем другим – а после… пусть просматривают, мучают мощные графические фильтры, пытаясь извлечь из логов следящих камер хоть что-то внятное.
Я вцепился ногами в холодный металлический пилон, уходящий куда-то наискось, отпустил сначала одну руку, потом другую… мои заказчики не подвели – ноги сами уперлись в поперечную балку. Теперь прижаться к ней посильнее, распластавшись в полумраке под пандусом. И ждать. Эта работа всегда такая – три шага и снова замереть, балансируя на одной ноге в ожидании момента, когда можно будет сделать еще шаг. Если так, то сериалы в сетях безбожно врут.
Но на этот раз долго ждать не пришлось. Словно кто-то все-таки следил за мной, едва я вцепился всеми руками и ногами в ледяное железо, как тут же где-то внутри процессора раздался утробный звук, переходящий в пронзительный визг. Вот они, темнеющие по периметру здания отводы перегретого пара из смердящих органикой недр процессора. Туда мне и надо, только полный кретин сунется в них – кругом датчики, монтажные люки заперты с той стороны, да и возможность аварийного выброса…
Именно в этот момент, под нарастающий грохот гибких сочленений пандуса, под рев вырывающейся из-под контроля энергии, я вдруг почувствовал, что больше не дрожу, как лист бумаги на ветру. Дороги назад не было, и если я уж взялся, нужно было идти до конца, а сколько тебе лет – никто не спросит.
Балку тряхануло так, что я чуть не полетел вниз. Двумя вальяжными столбами освободившийся пар валил в воздух по обе стороны пандуса, заполняя пространство вокруг меня едким запахом реактивов. Так, теперь вперед, пока камеры слепы, по плану у меня было около шести минут, чтобы подобраться к раструбам и дождаться, когда они достаточно остынут. Пробираясь в лесу балок, я вспоминал презрительное лицо того мужика. «Допрыгнешь, пацан?» Если бы я и вправду был так в этом уверен… Но тогда я согласился, упрямо глядя в эти ледяные глаза.
А сейчас… сейчас я стиснув зубы продолжал считать про себя мгновения – оторвать руки от балки, чтобы глянуть на хронометр ай-би.
Пар валил и валил из раструбов, но сила его уже спадала, рев и свист сменились тихим шипением, сквозь серую пелену уже неслись первые капли дождя – верный признак, что температура падала. Жуткий запах стал почти терпимым, и мне уже почти удавалось выделить на возносящейся ввысь бетонной плоскости темные отверстия раскрытых шторок – отверстий выхлопных камер. Пора прыгать.
Уперев подошвы ботинок в край балки, я бросил свое тело назад, выгибаясь дугой, растопыря руки. Прыжок не из приятных, у меня судорожно екнуло сердце, но я твердо верил – это расстояние я могу пролететь, на тренировках, правда, над твердым полом, я делал и не такое, а вчера нарочно у дома перелетел спиной с одного помоста на другой – невесть какой подвиг, но расстояние там было такое же. Размышлять сейчас над тем, смог ли кто-нибудь из моих ровесников вытворить нечто подобное, мне было некогда. Пальцы скользнули по горячему металлу, вцепляясь в самый край раскрытой перпендикулярно стене шторки. Ноги крепко ударились с размаху о стену, и я с ужасом услышал скрежет где-то за спиной, в сочленении. Теперь я понял, почему они наняли меня. Взрослый здесь бы сорвался – крепление еле держало.
Судорожно выдохнув, я подтянулся, забрасывая ноги в проем. Воняло тут отвратительно, стены узкой камеры были покрыты свежим белесым конденсатом, воздух был жарким, но уже не раскаленным, хотя какой тут воздух… Я еле откашлялся и сквозь брызнувшие из глаз слезы ощупью пополз в глубь камеры. По схеме здесь должен быть инженерный люк, оснащенный датчиками, как положено, однако сейчас они должны не работать – красный сигнал на пульте дежурного гарантирован, но выброс был экстренным – сейчас половина стены сверкает, именно на это рассчитывал тот, кто составлял план. И пока все шло удивительно слаженно и гладко.
Я прополз еще метра два, тут от камеры коллектора уходили веером три раструба напорных труб. Люк должен был быть где-то рядом. Мои ладони, дрожа, шарили по склизкому коллоиду, осевшему на стенках камеры, разглядеть я ничего не мог. Черт, как же отсюда возвращаться, если…
Раздалась металлическая дробь, сквозь белесый туман остатков выброса проникла щелка тусклого света. Я мешком вывалился в темный коридор, закрывая за собой чертов люк. Нужно двигаться, иначе или на ремонтную бригаду напорешься, или сработает дальний датчик движения. Поблизости приборов слежения по плану не располагалось, так что основной опасностью для меня сейчас был персонал процессора – что они могут подумать, встретив посреди темного коридора измазанного пацана в сером комбинезоне и со следами коллоида на лице? Отведут к маме, так точно. Или… или не отведут.
Я мучительно вспоминал путь наверх, где меня должен был ждать терминал. Кажется, отсюда направо и по вспомогательной лестнице, открытой сейчас по случаю аварии, подняться на два пролета, а потом – кругом, по опоясывающему процессор кольцевому коридору до первого пульта. На словах все просто. Если бы тут не было людей.
Первый раз мне повезло – уже забравшись с ногами в проем лестничного колодца, я услышал внизу быстрые шаги. Однако шедший даже не остановился, спеша по своим делам, да и в полумраке аварийного освещения оставленные мною следы не так уж бросались в глаза. А вот наверху я, выглянув, заметил сразу трех операторов в белых комбинезонах с эмблемой «Эрикссона» на спине. Они о чем-то живо спорили, потом один убежал, а двое начали что-то отбарабанивать на листах сенсорных клавиатур. Спрятавшись обратно в колодец, я чуть не скрипел зубами. Время стремительно убегало, и если эти сейчас не уберутся…