Из-под сиденья уницикла он извлек на свет ворох мятой одежды, из-под другого – две плоских фляжки. Подмигнув Максу, он сказал:
– Тост за невесту.
Его невеста стояла у дверей. Крякнув, он поднял ее на руки, перенес через порог и, поставив на пол, поцеловал, в то время как она визжала и заливалась румянцем.
Макс молча проследовал за ними, положил багаж на стол и повернулся к печке. В комнате было холодно, он не топил с самого утра. Когда-то у них была электрическая печь, но она сгорела еще до того как умер отец, а денег на ее ремонт не было. Вытащив из кармана складной нож, он настрогал стружки для растопки и поднес к ней «Эверлайт». Когда стружка разгорелась, он отправился с ведром за водой.
Когда он вернулся, Монтгомери спросил:
– Где это ты был? Неужели в этой развалюхе нет водопровода?
– Нет, – Макс поставил ведро и подбросил в огонь поленьев.
– Макси, – произнесла Моу – ты должен был приготовить ужин к нашему приходу.
Однако Монтгомери вежливо осадил ее.
– Моя дорогая, но он не знал о нашем приезде. К тому же остается время для тоста.
Повернувшись к ним спиной, Макс сосредоточил все свое внимание на нарезке грудинки. Перемена в его жизни была столь ошеломляющей, что требовалось время, чтобы привыкнуть к ней.
Его позвал Монтгомери.
– Сынок! Выпей за невесту!
– Я должен приготовить ужин.
– Ерунда! Держи стакан. Торопись.
Монтгомери налил в стакан на палец пахучей жидкости, свой собственный он наполнил на половину, а стакан невесты минимум на треть. Взяв стакан, Макс подошел к ведру и разбавил жидкость водой.
– Ты все испортишь.
– Я не привык к такому.
– Что ж, за румяную невесту и нашу счастливую семью! До дна!
Макс сделал осторожный глоток и поставил стакан. По вкусу его содержимое напоминало горький тоник, которым как-то весной его угощала окружная сиделка. Едва он вернулся к работе, как тут же его прервали.
– Эй, ты еще не допил.
– Я должен готовить. Не хотите же вы, чтобы ужин подгорел?
Монтгомери пожал плечами.
– Что ж, нам больше достанется. Этим будем запивать. Сынок, в твоем возрасте я мог осушить стакан и после этого спокойно сделать стойку на руках.
Макс намеревался поужинать грудинкой и подогретыми бисквитами, но бисквитов осталось только полсковородки. Он поджарил яичницу с грудинкой, сварил кофе и выставил ужин на стол. Когда все сели, Монтгомери оглядел ужин и произнес:
– Дорогая, начиная с завтрашнего дня ты будешь готовить сама. Из мальчика повар никудышный.
И все же ел он с аппетитом. Макс решил не говорить ему, что готовит он намного лучше Моу – Монтгомери сам скоро убедится в этом.
Наконец, Монтгомери откинулся от стола и, вытерев рот, налил себе еще кофе и закурил сигару.
– Макси, – спросила Моу, дорогой, что у нас на десерт?
– Десерт? Ну, в холодильнике есть мороженное, осталось со Дня Солнечного Единства.
Она приняла смущенный вид.
– О, дорогой, боюсь, что его там нет.
– Да?
– Боюсь, что я его съела, когда ты уезжал на южное поле. Тогда было чертовски жарко.