Это был старик из библиотеки. Он шагал, опираясь на свою трость, в лацкане его сюртука была голубая роза. Эйс обратила внимание, что сейчас он был одет иначе: сюртук с фалдами времён короля Эдуарда. В его глазах сверкал интерес.
— Здравствуйте ещё раз! — улыбнулся он Эйс, и она неосознанно тоже улыбнулась ему.
— И вам здрасьте. А вас за что посадили?
Мужчина на мгновение задумался, приложив палец ко рту.
— Грех гордыни, — определился он. — Да, за это. Я слишком высокого о себе мнения.
— То же мне, грех, — фыркнула женщина из Перивейла. — Вы держали себя с достоинством. И что?
— Ах, детка, вы не понимаете. Вы не понимаете. Довольно часто я сам удивляюсь тому, что я делаю. Удивляюсь и тревожусь. Как ваши успехи?
— Нормально. Ну, буду вечно страдать, не могу улыбаться, но нормально.
— Хорошо, хорошо! — засмеялся библиотекарь. — Что же, у меня для вас есть кое-что, — он полез рукой за спину. — Вуаля!
Её куртка. Её магнитофон. Эйс бросила куртку на траву и начала проверять содержимое карманов. Всё было на месте: фотография Джонни «Гитары» Чесса с автографом, прядь шерсти человека-гепарда, рогатка. Она посмотрела на эмблему на спине куртки, просто на всякий случай.
— Эйс, — прошептала она и надела куртку. Затем взяла в руки магнитофон. — У меня его при себе не было, когда я влипла в это дело, — подозрительно посмотрела она на старика. — Откуда вы его взяли?
— А! — засмеялся он и постучал себя пальцем по носу. — Я могу что угодно сделать, юная леди!
— Ага, — Эйс сложила куртку и тоже легонько постучала его по носу: — Я тоже. Спасибо.
Старик отвёл голову немного назад. Но продолжал улыбаться.
Эйс ещё раз взглянула на фанатскую фотографию. Джонни Чесс. Когда ей было четырнадцать, она по уши в него влюбилась. Она пришла на встречу в фанклуб, и он туда действительно пришёл, величайший сын рока, вместе с гитарой. Она была знакома с одним из членов комитета, и он пустил её за кулисы поговорить с её героем.
Она хотела быть такой же крутой, как Джонни, просто поздороваться, постараться вести себя так, словно он нормальный человек, а не квинтэссенция её мечты.
— Как поживаешь? — сказала она, стараясь не смотреть ему прямо в глаза.
— Хорошо, — ответил он.
Разговор пошёл гладко, похоже, ему нравилась её прямота. Но затем он словно испугался, начал хвастаться знаменитостями, с которыми ему доводилось играть, и в конце концов отошёл с отчаянно надменным видом. Она стала предметом, чем-то, от чего нужно защищаться. Страхом, с которым лучше не встречаться.
Она ушла из фан-клуба в слезах, дав себе слово больше никогда не любить никого, с кем она не знакома.
И вот такие чувства вызывал ней этот сад. В нём было ужасное чувство близости, как когда говоришь с кем-то малознакомым, и вдруг он предлагает тебе стать гораздо ближе. Всё это место было на краю какой-то ужасной подростковой пропасти, и это только усиливало в ней ощущение того, что годы улетают. Старые устремления четырнадцати лет, любовь и ненависть к Джонни Чессу — они все вернулись во всём своём масштабе.
Старик посмотрел через плечо на садовую дорожку.
— А! А вот и ваш друг!
Эйс решила уйти, но библиотекарь строго нахмурился и взял её за плечо:
— Мне кажется, что вам нужно поговорить с ним. Он приложил усилие. Теперь ваша очередь, так? Хм?
Эйс посмотрела на него.
— Ладно, дедуля, уговорил.
Доктор нерешительно стоял, наблюдая за разговором старика и Эйс. Наконец, он осторожно шагнул ближе, словно выходил на поляну, на которой было полно далеков.
— Привет, — сказал он, пытаясь пересечься взглядом со спутницей.
— Ага, — Эйс сосредоточилась на одном из цветков в зелёной изгороди. Он должен был быть чёрным, как все розы в этом ряду, но его лепестки были пёстрые, чем-то больные.
Доктор раскрыл рот, чтобы что-то сказать, снова закрыл его, а затем повернулся к библиотекарю, который протянул ему руку. Доктор лишь посмотрел на руку, и старику пришлось её опустить.
— Что наш враг тут сделал?
— Она пытается проникнуть сюда, растение за растением, куст за кустом. Зарвавшаяся шавка! Ты же знаешь, что и до её инфекции в саду не всё было в порядке.
— Да, да! — Доктор нетерпеливо махнул рукой. — Какие основные проявления?
— Я полагаю, что она радикально изменила биохим… био… и она это сделала по всему саду! Хм.
Доктор вздохнул. У Эйс было такое чувство, что Доктор и библиотекарь старые друзья. Вопросы сейчас казались не к месту. Впрочем, у неё самой было не то настроение, чтобы что-то спрашивать.
— Но она не всё контролирует?
— Ни за что. Я ей не позволю. Возмутительно!
Доктор внезапно словно расслабился.
— Хорошо, — пробормотал он и повернулся к Эйс. — Мы можем поговорить…
— Нет. О чём нам говорить?
Доктор опёрся на свой зонт, лицо у него было как у лиса, который собирается съесть кролика.
— О многом. Слушай…
Воздух сада сотряс громоподобный взрыв, и всех троих распластало по земле. Эйс инстинктивно прикрыла собой от посыпавшегося мусора старика.
На другом краю сада раздался знакомый смех.
— Бойл! — Эйс встала и схватила рюкзак. — Рядом есть зло. И ему пришёл конец.
Она побежала в ту сторону, откуда донёсся смех.
— Эйс! — закричал ей вслед Доктор. — Не…
Но она уже убежала.
— Не переживай, — улыбнулся старик, стряхивая с седых волос землю. — Она может и победить.
— Да, — пробормотал Доктор. — Этого я и боюсь.
Пробираясь по розовому саду, Эйс вспоминала один из разговоров с Доктором. Они тогда были в Гринвиче. Они шли по парку под Старой Королевской Обсерваторией. Сказав несколько энергичных слов о Ньютоне, Доктор переключился на более поэтическое настроение.
— «Роза пахнет розой», — размышлял он, — «Хоть розой назови её, хоть нет»[12]. Это не так. Слишком поверхностно. Но Уильям был влюблён. Сильные эмоции меняют точку зрения.
Он словно завуалировано читал Эйс лекцию. Она старалась понимать.
— Значит, составить о чём-то мнение можно лишь тогда, когда есть контекст?
— Да. Как Оскар и его зелёные гвоздики. Люди его обожали, но не долго. Талант заимствует, гений крадёт.
— Что ты хочешь сказать, Профессор?
— Я хочу сказать, ищи контекст, а если его найти не удаётся, создай свой собственный. Тебе нужен эталон для сравнения.
— Ладно, — кивнула Эйс, сомневаясь, что она поняла.
По прошествии времени эта мысль казалась слишком зыбкой, чтобы хвататься за неё. В парке Гринвича мог быть инструктаж перед выходными в Аду?
Старик попрощался с Доктором и побрёл обратно к своим розам. Он грустно посмотрел на любимую клумбу. Они должны были быть цвета радуги, примерно как то воспоминание, к которому стремился Доктор. Ещё до начала текущих неприятностей почва стала излишне кислотной, слишком сухой.
Библиотекарь нагнулся, чтобы дотронуться до искривлённых, мутировавших бутонов. Их коснулось и преобразовало могущество Времяточца.
— О роза, ты больна, — пробормотал он.
Эйс зашла в лабиринт. Он был похож на тот, в который она когда-то зашла во время школьной экскурсии. Только этот был образован розовыми кустами, причём вдоль разных стен цвели розы разного цвета. Эйс остановилась и пощупала кончиком кеда покрытую росой траву.
— Мокро. Это плохо.
Над ней что-то на время заслонило солнце. Она вздрогнула и прищурилась, пытаясь рассмотреть, но ничего уже не было. У неё было такое чувство, будто кто-то за ней следит. Снова раздался смех, в этот раз недалеко от центра лабиринта.
Ясненько. Эйс вынула из рюкзака банку нитро-девять.
— Посмотрим, как ты играешь с большими девочками, — пробормотала она и пошла в лабиринт.