— Вина? Да.
— Ты помнишь проект «Инферно»? Да, конечно помнишь. Что же, это был мой первый полноценный опыт альтернативного потока времени. Профессор Штальман, Бригадир, Лиз — у всех появились двойники.
Третий Доктор смотрел в пространство, вспоминая те события.
— И я подумал, что я не существовал в том мире, или не был сослан на Землю. Я подумал, быть может, это был отвлекающий манёвр, может быть, моё отсутствие каким-то образом привело планету к фашизму. Такая гордыня.
Третий Доктор покачал головой, посмотрел на свои руки, затем посмотрел на Доктора и грустно улыбнулся.
— Гордыня не оставила меня даже в этой загробной жизни, как бы я ни пытался очиститься от неё. Я знал, что упустил что-то, какое-то воспоминание, ускользающее от меня.
— Да, — пробормотал Доктор. — У меня тоже такое чувство бывает. Моя вина в том…
— Нет, дай мне закончить, старина. Это важно. Я изучал свои воспоминания, искал ту важную информацию, которая меня беспокоила. Правда осенила меня тогда, когда я сидел тут уставший после того, как ты вы вызвал меня, чтобы разобраться с той проблемой. До меня дошло, что на той фашистской Земле, которую я мельком увидел, были плакаты мужчины, их великого лидера. Старина, мне потребовалось так много, чтобы понять это. Это было одно из тех лиц, которые мне предложили во время суда.
Доктор посмотрел на него с пониманием. Незаметно для третьего Доктора он протянул к нему руку, но затем опустил.
— Да. Я понимаю, через что тебе пришлось пройти.
— Понимаешь? Да, да, наверное понимаешь. Как только я это понял, меня схватили демоны, страшные создания разума, как их называет Будда. В другом месте они были бы метафорическими, иллюстрацией чувства вины или высокомерия. Но здесь они могут быть очень реальны. Они потащили меня…
— И ты им позволил это, потому что это были твои собственные демоны, твой собственный кошмар. Ты не сопротивлялся.
— Нет. Не сопротивлялся. Я должен был догадаться, попытаться контролировать их, но я испытывал такую муку. Они посадили меня в тюрьму, или я сам это сделал. Они связали меня и стёрли мой скромный участок. И я не успел сказать тебе о кукушке…
Третий Доктор поднял взгляд, словно ожидая выговора, но его будущее воплощение что-то планировал, уставившись в пространство.
— Действительно, Инферно. Ловко придумано. Интересно, насколько велик вклад Времяточца в создании той альтернативной реальности? Она определённо сделала нас уязвимыми. За свои годы медитаций ты больше не обнаруживал этот программный код?
— Обнаружил, — старший Доктор улыбнулся выбранным словам. — Довольно много. Ты встретил кого-то из остальных?
— Да. Изначального себя.
— Всё ещё ромашку ищет?
— Да. Но он настаивает, что это роза.
— Он в манипулировании понимает больше, чем любой из нас, — вздохнул энергичный повелитель времени. — В конце концов, он тут дольше всех. Быть может, тебе лучше прислушаться к нему.
— Цветы. Они нужны только на похоронах. Нет.
— Хорошо. Что будем делать?
— То, что сделало бы любое рациональное существо, — пробормотал Доктор. — Споём.
Эмили нерешительно подняла стекло шлема. На неё посмотрело мёртвое лицо Хеммингса, в его глазах застыл шок. Если бы не бледность кожи, казалось бы, что лицо в любой момент может ожить.
— Может быть, мне этим заняться? — пробормотал Трэло. — Мне доводилось иметь дело со смертью.
— Нет, — Эмили угрюмо покачала головой. — Если Доктор хочет, чтобы мы каким-то образом воспользовались этой головой, мне почему-то кажется, что это должна сделать я.
Эйс испуганно смотрела на Хеммингса, который ходил вокруг стула, к которому её пристегнули, и подключал к её пальцам и ушам зажимы-крокодилы. Она была в подвале, в кирпичном застенке с тёмными пятнами высохшей крови на стенах. Повсюду стояли инструменты пытки, начиная с исторической железной девы и заканчивая ужасом электрических горячих утюгов. На стене висела картина в рамке. Мускулистый ариец с автоматом в руках гордо смотрел на закат.
— Одна из моих работ, — кивнул на картину Хеммингс. — Нравится?
— Нет, — пробормотала Эйс. Во рту у неё от страха пересохло.
— Обычно я поручаю это делать кому-то другому, — нацист улыбнулся. — Но здесь разница была бы только кажущейся.
— Зачем вы это делаете? — умоляла Эйс, и её голос готов был сорваться на плач. — Почему люди мучают других людей?
Хеммингс задумался.
— Потому что они должны, — ответил он. — Потому что им это нравится. В конце концов, потому что они могут.
Два Доктора сосредоточились, они прижались друг к другу лбами, взяли друг друга за руки. Они пели разное: седьмой Доктор импровизировал на тему своего стиха с хаотическим размером, третий Доктор пел что-то своё, добавляя контрапункт и тональную глубину.
— Что значит «арун»? — спросила Эмили.
Питер пожал плечами. Ритм снова раздавался со стороны стропил, и в этот раз она слышала слова чётче, чем до этого. Если проигнорировать ерунду, которая, похоже, лишь задавала ритм, в этот раз в словах были осмысленные инструкции. Эмили повернулась к преподобному Трэло.
— У меня такое чувство, что вам это не понравится, — пробормотала она.
Саул изучал голову.
— Мне кажется, — объявил он, — что в этом мёртвом мозге есть подсказка. Электрическая активность прекратилась не полностью. Крохотные воспоминания всё ещё целы. И, как видите, — Трэло аж дёрнулся, когда глаза на голове начали неуверенно моргать в такт тому, что ретранслировал Саул, — есть связь с тем местом, где сейчас Доктор.
Эмили вздохнула и села.
— Саул, мы можем поговорить с ней?
Трэло посмотрел на неё с ужасом:
— Нет! Этот мужчина мёртв, его душа в ином мире.
— Эрнест, — попытался утешить Саул. — Его душа ушла, но не так, как мы думали это должно происходить. Она всё ещё в пределах досягаемости человеком. Так что, в каком-то смысле, можно сказать, что он не совсем мёртв.
Трэло задумался. До этих пор это приключение даже способствовало укреплению духа. Очень редко внутренний конфликт добра и зла можно было видеть так очевидно. В тени Времяточца не было оттенков серого. Но это… Он отказывался думать об этом как о необходимости лишь потому, что это давало шанс вернуть Доктора.
— Пожалуйста, преподобный, — умоляла Эмили. — Для Эйс это тоже единственный шанс, и я не готова упустить его из-за… теологического утверждения!
Трэло посмотрел на неё так, словно она ему пощёчину отвесила.
— Хорошо, — он отвернулся и опёрся на кафедру с позолоченным орлом. — Делай как хочешь, Саул, — в его голосе было сильное беспокойство.
Саул вздохнул:
— Мы поговорим об этом позже. Эмили, это может быть неприятно…
— Ничего, нормально. Нет времени на брезгливость.
— Тогда приблизь свой лоб к голове в шлеме. Твоей и моей силы должно хватить.
Эмили не колеблясь послушалась, и Саул начал напевать знакомый ритм. Питер был горд. Это было как раз то, что ему нравилось в его жене: её практичность, её нежелание быть обузой.
Глаза головы начали вращаться и дёргаться.
Эйс хотелось кричать, умолять Хеммингса, когда он направился к большому красному рубильнику. Свою битву с детством она проиграла. Она была Дотти, до самой последней клеточки, жертва, которая несла на себе крест всей вины и зла этого мира и детской площадки.
С усталой решимостью Хеммингс потянулся к рубильнику. Это была довольно скучная обязанность. Тут нечего было получать, нельзя было выпытать никакую информацию. Он даже не знал, до какого момента ему продолжать пытку. Может, вообще не прекращать?
Его голову пронзила боль, и рука не попала на рубильник. Дрожавшей на металлическом стуле Эйс это казалось чистым издевательством.