Как бы то ни было, но достаточно посмотреть на облик Офелии, на конвульсивно искривленное лицо Гамлета, чтобы понять, что такой «ход» не сулил автору ничего в будущем, не допуская развития, углубления.
Интерес к Шекспиру и Гамлету и исповедование «культа глубокой натуры» — какие разные на первый взгляд устремления! На самом деле в сознании Врубеля они составляли органическое единство: материальной бесконечности мира природы противостояла, но и нерушимо была с ней связана одухотворенность, его завершенной идеальной целостности — дисгармония, трагическая раздвоенность духа, нескончаемая конфликтность бытия, отмеченного вечными, неразрешимыми проблемами жизни и смерти, Добра и Зла.
Несомненно, именно в это же время, одновременно с композицией «Гамлет и Офелия» или вслед за этим эскизом, создавал Врубель свою акварель «За кружкой вина» — композицию с конфликтом тоже «вечным», неразрешимым, но более очевидным, ясным. Могучий рыцарь в доспехах, немолодой и суровый, опаленный боями, и хилый монах с лицом, похожим на печеное яблоко, завернутый в сутану. За столиком в трактире развертывается диалог о смысле бытия, столкновение двух миросозерцании, мирского и религиозного, — эта тема, по-видимому, вдохновлена драмой Гете «Гей; фон Берлихинген». «Пиши побольше о личной жизни, особенно о чтении Гете: я проникнут к нему самым глубоким восторгом. Еще недавно я кончил его „Wahlverwandtschaft“ („Избирательное сродство“). Собираюсь читать его по-немецки», — писал Врубель сестре в это время.
Здесь также присутствует элемент костюмирования, но в облике рыцаря, особенно в широком жесте его сжатой в кулак руки, в очерке монаха, в пластическом противопоставлении героев есть и подлинная драматическая выразительность. Диалог воплощается не сюжетно поясняющими аксессуарами, а художественными средствами — сопоставлением характеров героев, их лиц, жестов, пластического своеобразия, поддерживается формами, колоритом. Не при этом решение пространства, замкнутого стеной прямо за спиной героев, делает эту сцену жанровой, правда, в духе классических жанристов, старых мастеров, например Г. Терборха.
«Гамлет и Офелия» и «За кружкой вина», наброски в костюмном классе и акварельные портреты, эскизы на темы античности в традициях классицизма… Куда-то в туман уходил путь, по которому Врубелю предстояло идти…
Однако все более и более отчетливо сказывалась сложная многогранность творческой организации будущего художника, его предрасположение к эстетической гармонии, к классике и классико-романтическая настроенность.
Восторг по поводу Гете можно было разделить с Николаем Бруни, позировавшим несколько раз Врубелю для эскиза «Гамлет и Офелия». С ним, преданным учеником Чистякова, связан кружок академических приятелей Врубеля. В его мастерскую он заходил время от времени, чтобы поговорить на эстетические темы и посоревноваться со своими сверстниками. От этих встреч остался интригующий холст. На нем разномасштабные, разнохарактерные изображения, наброски: часть торса, нога и кусок драпировки — этюды для картины «Геркулес» Николая Бруни, в другой части холста — его пейзажный этюд, запечатлевший вид из окна мастерской Академии художеств на Неву. Ниже — голова римлянина в лавровом венке, в профиль, исполненная будущим архитектором Ф. Растоворовским. А под голенью ноги, написанной Николаем Бруни, протянулся пейзаж В. Савинского «Впечатление ночи, воспоминание о Павловском. Аллея».