— Сейчас не знаю, столько работы… — пробормотал Егор.
— Ничего, работа не уйдет, а дети — наше будущее. Расскажите им хотя бы о ликвидации банды и непримиримости ко всяким проявлениям буржуазных замашек, еще существующим в нашем быту. Надо, надо, товарищ Воробьев! — решительно тряхнув головой, сказала Катя. — Ну мне в женсовет! До встречи! — она крепко пожала ему руку и смело взглянула в лицо, тотчас вспыхнув, и, дабы скрыть смущение, немедля ушла, но Егор видел, что она еще любит его и яростно борется с этой любовью. И странное дело: ему даже захотелось ее догнать, но Егор сдержал себя.
Бугров был дома, уходил вечером в ночную смену и в свободное время мастерил полки для посуды.
— Растем бытом, — точно оправдываясь, проговорил он. — Нужны полки, что делать… — он прервался, закурил. — Чай будете?
Егор кивнул, снял фуражку, сел. Никита Григорьевич ушел в сени разжигать примус, загремел чайником. Воробьев оглядел уютное жилище Бугровых. На стене портрет Маяковского и еще одного с бородкой, кого — Егор не знал. «А портреты украшают, — подумал Егор. — Надо Маяковского тоже прилепить, пусть смотрит».
Сидя в комнатке Бугрова, Егор вдруг подумал: а смог бы он один без помощи Ларьева выйти на Левшина? Конечно, Ларьев многое знал о Шульце, и про то, что в городе есть немецкий агент, но ведь и Егор сам тоже пришел к этой мысли. Более того, он внимательно перечитал отчеты Прихватова о действиях Шульца в Краснокаменске… «Постой-постой, — вдруг спохватился Егор, — а ведь фамилия Левшина в этих отчетах не фигурирует! Это ему Прихватов рассказал на словах, а в отчет не вписал, видимо полагая, что нечего всякую ерунду вписывать. А если бы вписал, Егор бы обратил внимание!» Он вдруг вспомнил, как его резануло левшинское «извините» тогда на вокзале, когда приезжал Шульц. «Эх, жаль Ларьеву не успел рассказать, — подумал Егор. — А может быть, тогда Левшин и не болен был вовсе, а нервничал, ожидая тайного знака от Шульца, поэтому и бросил, не контролируя себя, это „извините“. Так-так-та-ак! — Егор радостно вздохнул, снова почувствовал прилив сил и боевого духа. — Нет, Ларьев прав, раскисать не стоит, рано или поздно Егор бы и сам, без Виктора Сергеевича, докопался бы до этого Левшина! Уже много таких странных несообразностей собиралось у него относительно этого ухажера Антонины, и они все равно бы указали верный путь. Искать и не сдаваться в полон трудностям — вот закон, по которому стоит жить!»
Вернулся Бугров, сел к столу, пригласив придвигаться со стулом и Егора, вытащил варенье, две голубые чашки.
— Чем обязан? — расставляя чашки, спросил натянуто Бугров.
— Я бы хотел услышать о Мокине, — спросил Егор.
— Кисель, а не человек, — махнул рукой Бугров.
— Какие у вас отношения?
— Сейчас никаких, а раньше каждый день виделись. Я же был за начальника, а он завскладом, сами понимаете… — Бугров развел руками. — Счета, подписи, накладные…
— А набойки ставил вам на сапоги? — спросил Егор.
— Набойки?.. — Бугров недоуменно пожал плечами. — Вроде ставил, я не помню… — Бугров задумался. — Да, ставил…
— Какие денежные вопросы решали?.. Деньги давали ему?
— Свои как-то давал, топорища он тут заказал одному, тот привез, денег не оказалось в кассе, а я собрался шубу жене покупать, вот и отдал…
— Пересчитывать заставлял? — спросил Егор.
— Да. Он аккуратный…
С Левшиным Никита Григорьевич не был знаком.
Они попили чаю с вареньем, Егор еще поспрашивал Бугрова о Мокине, но тот ничего вразумительного сказать больше не мог.
— А это, кто с бородой? — спросил уже на пороге Егор.
— Чайковский Петр Ильич… Композитор, — добавил Бугров.
— A-а, слышал, — кивнул Егор. — Хорошее лицо…
Воробьев ушел, взяв слово хранить разговор в тайне.
Уже выходя, Егор столкнулся с Ниной, она бежала домой и, увидев Воробьева, остановилась, с тревогой глядя ему в лицо.