Егор посмотрел списки, оставленные Лыневым. Нож есть у Мокина. А вот у Грязнова, кочегара электростанции, такой нож пропал. Проверять нож Мокина бессмысленно, а вот куда делся нож Грязнова?.. На рукоятке Грязнов процарапал букву Г. Отметина серьезная. Есть нож и у Рогова.
Зазвонил телефон, и Егор вздрогнул, вспомнил про Щербакова. Но звонила Катя. В клубе механического завода трамовцы показывали политическое представление «Пуанкаре — война», и она приглашала его прийти. Егор чуть было не согласился, но представление начиналось через полчаса, и он, сославшись на дела, отказался. Ему хотелось дождаться Лынева, а кроме того, неизвестно, зачем еще он понадобился Щербакову. Последний, однако, беспокоился о судьбе Сергеева, и Егор рассказал о своем посещении Василия Ильича. У Лынева тоже особых новостей не оказалось, и Егор даже пожалел, что не пошел на представление. Антонина ушла домой, а на дежурство оставался Миков, с которым Егор поговорил о Митяе и Левшине. Митяй, обрадовавшись, что его отпускают, покупают обратный билет, да еще дают талоны на обед, так обрадовался, что рассловоохотился и успел многое порассказать о Левшине. Кольша, по воспоминаниям Митяя, был веселый, задиристый, лихо играл на гармошке, научившись за два дня этой хитрой премудрости, сам хорошо пел и подбирал любую мелодию. За словом в карман не лез, любого мог отбрить и довести до белого каления. Хохотун, острослов, бабник, таким рисовал его Митяй. Под конец он даже стал сомневаться, тот ли этот Кольша, которого ему показали, а, увидев Левшина в профиль, даже не узнал его. Все это говорит за то, что необходима более тщательная проверка. Однако дело осложняется тем, что, кроме Митяя и двух баб, никто Левшина больше не помнит, а бабы ехать с Миковым наотрез отказались. Тут надо было думать, как и что. Егор рассказал о догадке Сергеева про Рогова. Рассказал умышленно, поскольку Миков работал два года в милиции, и Рогова знал неплохо: соседствовали они и домами.
Однако эту версию с Роговым Миков тут же отверг. При Колчаке он скрывался у бабы в подполье, об этом все знают, а потом сбежал в лес к партизанам, да, кроме того, умишком Рогов слаб, ему такое придумать не под силу. А к Мокину не ходит потому, что обвиняет его чуть ли не в убийстве свояченицы. Это еще в гражданскую было. Ну да тут их сам черт не разберет, а вот умишко у Рогова и впрямь еле теплится, да и трусоват он. Оплошает, прищучат его, он визгом потом лает, чтобы загладить вину.
Они засиделись до девяти вечера. Миков вскипятил чайник, попили чайку. Егор уже собрался уходить, когда послышал звон рельса. Загудел гудок.
— На электростанции, — сразу же определил Миков.
Они выскочили на крыльцо. Со стороны станции полыхало зарево.
— Вот черт! — вскричал в сердцах Егор и помчался на пожар. Миков бросился было за ним, но Егор, заметив его, отослал обратно.
Пламя уже тушили, выстроившись в цепь с ведрами, растаскивали головешки баграми. Егор уже нашел Илью Лукича, начал расспрашивать его о том, как все случилось, когда раздались крик и стоны. Он бросился к дверям станции, протиснулся сквозь толпу: на земле лежало обожженное тело Бугрова.
Часа через четыре, когда он умывался уже в отделе, стараясь смыть с себя запах гари, в голове сложилась четкая картина пожара. Дежурил Бугров. Без десяти девять он выскочил на проходную, заявив Лукичу, что звонили из ОГПУ и просили немедля прибыть для опознания вещей и что через десять минут он будет на месте. Бугров побежал, но до отдела не добежал, так как, взобравшись на угор, видимо, оглянулся, увидел дым и бросился обратно. Вбежал он через десять минут с криком «Пожар!» и первый бросился в машинный зал.
Тогда Лукич стал бить в рельс, дал гудок и после этого бросился на помощь Бугрову. Но едва он открыл дверь, как на него полыхнуло пламя, и он отскочил. Турбина еще работала, надсадно выла, видимо, Бугров пробирался к щиту с рубильником. Наконец вой прекратился, Бугров сумел отключить ее, тут примчались пожарные колымаги, подбежал народ, Лукича закрутили, схватил его и Егор, а Бугров выбраться сам не смог. Вынесли его пожарники наполовину обгоревшего. Турбина, плотно закрытая стальным кожухом, не пострадала, спас ее Бугров ценой своей жизни. Сгорели приборы, распредщиты, проводка, стол, стулья, хотя покушались главным образом на турбину, ибо поджог совершили с помощью разлитого вокруг нее керосина. Осталось даже ведро, в котором этот керосин принесли. Через проходную никто не проходил. Кто-то проник днем, пронес керосин, спрятался, подождав, когда Бугров выскочит, потом прошел в машинный зал, разлил керосин, поджег и ушел так же скрытно, как и пришел. Опять действовал человек, хорошо знающий станцию.