- Откровенно говоря, не предполагала, что мне когда-нибудь придется заводить подобную беседу, поэтому буду импровизировать, - она развела руками. – Я знаю, что вам не очень нравится, что невестой вашего сына стала именно я – по каким-то своим причинам вы меня не любите, да я и не набиваюсь. Но как взрослый человек вы же понимаете, что своим поведением вы делаете хуже не мне, а своему сыну, - Ольга выдержала паузу, заметив, как вытянулось лицо Софьи Михайловны, и ожидая ответ, но дама смолчала. – Я не буду с вами бодаться, спорить, в чем-то убеждать, противоречить или, наоборот, поддакивать – нет, вы живете так, как вы считаете нужным. Но я живу так, как считаю нужным я. Проломить меня трудно, если не сказать невозможно. Если я посчитаю нужным, я буду искать компромисс, если нет – я отсеку ситуацию от себя, как меня не интересующую. В самых критических моментах – просто уйду, - она перевела дух. – И я даже осознаю, как это звучит со стороны. Но я хочу быть честной, потому что надеюсь на понимание и потому что не буду говорить все это дважды… Я люблю вашего сына, даже если вам со стороны так не кажется. И я очень сильно перекроила свою жизнь, чтобы остаться с ним и учесть его пожелания по нашим отношениям, то есть и свадьбу, и детей. И я не буду хвастаться, что именно для этого я сделала, потому что не в этом суть.
- И в чем же суть? – деловито осведомилась Софья Михайловна.
- В том, что у Кости две любимые женщины – вы и я. И его счастье зависит от нас обеих, а не от кого-то одного. Пытаясь настроить его против меня и ссорясь с ним, вы отнимаете у него половину этого счастья. Ту половину, которую не смогу возместить ни я, ни наши будущие дети. Если вы прогнете его окончательно, до такой степени, что мне придется уйти, то он станет несчастным вовсе, потому что меня ему вы тоже не замените, как бы вы ни старались.
- Ну, девушек на свете много, - резонно заметила Котова. – Умных, красивых, молодых, покладистых. Вы же не думаете, что вы первая, кого он знакомит с матерью? Он, между прочим, уже собирался свадьбу играть. Замечательной казалась девочка, а оказалось преступницей, - она выразительно посмотрела на Ольгу. – Хорошо, что не успел жениться… Он вам не рассказывал? – взгляд стал победным.
- Нет, - спокойно ответила Скворцова. – Полагаю, что у нас еще все впереди. И также подозреваю, что ему было очень больно, когда он обнаружил, что его любимая женщина – преступница.
- Ну разумеется!
- И вы хотите ему новой боли? Теперь, когда он счастлив со мной, вы хотите, чтобы он вновь страдал только для того, чтобы вы нашли ему покладистую жену? – Ольга выдержала паузу, но Софья Михайловна молчала. – Нельзя осчастливить насильно, - мягко произнесла Скворцова. – Каждый счастлив тем, что нужно именно ему. И ему нужна я. А он – мне. И если вы хотите ему счастья, вам придется позволить ему самому выбирать, что для него лучше.
На пороге несмело нарисовался застенчивый Котов, ожидая чего угодно от этой дамской беседы.
- Мы… едем? – робко поинтересовался он, и Ольга хотела уже ответить, что да, потому что она все сказала, что хотела, но Софья Михайловна ее опередила.
- Последние баночки захвати – там грибочки, а потом уже вернешься за невестой, - скомандовала она.
Костя посмотрел на мать, потом на Ольгу, та едва уловимо кивнула, пряча улыбку, и он снова вышел с банками. Котова деловито поправила прическу, поджала губы, явно размышляя и вынося вердикт в своей голове, затем заявила:
- Красная горка у нас вроде двадцать седьмого апреля, надо будет уточнить. Союзы, заключенные в этот день, очень крепкие и счастливые. И да, не думай, что ты победила, - строго добавила она.
- А я не воюю, - пожала плечами Скворцова, не в силах сдержать улыбку. – Кстати, у вас очень вкусные пирожки, - осторожно добавила она.
- Ой, только вот не надо этого! – махнула рукой Софья Михайловна, отворачиваясь, чтобы невестка не увидела ее смятения. – Не надо подлизываться!
- Я не подлизываюсь, - улыбалась от всей души Ольга, чувствуя огромное облегчение, как сапер, обезвредивший бомбу. – Я говорю, как есть. Костя приносил мне их в больницу, - охотно продолжала рассказывать она, но Котова, как могла, держала оборону. – Он сказал, что вы готовите их в промышленных количествах, что не может не радовать, - Скворцова сделала паузу, потом добавила: - Не то чтобы я не умею готовить, но пирожки – не мой конек. Так что просить у вас рецепт или пытаться приготовить их лучше я не собираюсь. Более того, я искренне надеюсь, что вы не перестанете нас ими баловать… а потом и ваших внуков, ну… лет через несколько…
Софья Михайловна обернулась, быстро-быстро моргая, чтобы не выдать навернувшиеся слезы.
- Господи, да откуда ты такая только взялась! – пробормотала она, вновь махнув рукой, словно говоря «чур, меня!»
- Наверное, нашли в капусте, - не удержалась Ольга, и будущая свекровь всхлипнула, промокая платочком уголки глаз. – Я в июле родилась – как раз.
- В капусте ее нашли, - проворчала пожилая дама недовольно, стараясь не растерять последний оплот родительской строгости.
В этот момент в квартиру вошел Котов.
- Все в порядке? – поинтересовался он, настороженно глядя на улыбающуюся невесту и утирающую слезы мать.
- В порядке, в порядке, - продолжала бубнить Софья Михайловна, подходя к сыну и целуя его в обе щеки. – Она мне сказала, что я внуков пирожками кормить буду, представляешь? Нахалка какая, - причитала она.
- Мам, - начал было Костя, но Ольга быстро тронула его за руку и помотала головой.
- Что у меня внуки будут, наконец, нет, ты слышал? – не унималась Котова, и сын, улыбнувшись, обнял ее, прижимая к себе.
- Ну, конечно, будут, мам, ну ты чего? - он сам чуть не прослезился, поддавшись общей сентиментальности. Не каждый день застанешь такую картину.
- Господи, вот так растишь-растишь деточку, а потом хоп – и выше тебя уже на две головы, и женится, и свою семью заводит, и все, - бурчала она. – Ужас-то какой…
Скворцова, не удержавшись, прыснула в ладошку, и Софья Михайловна тут же переключилась на нее.
- А она еще и смеется, - всплеснула Котова руками, отстраняясь от сына. – Нет, ну какова, а!
- Мам, она самая лучшая, - гордо заявил Костя, обнимая Ольгу одной рукой.
- Лучшая… Вижу, что не дурная… – покачала головой Котова, пытаясь смотреть сурово на будущую невестку, но та лишь улыбалась. – Теперь ты у меня и до генерала дослужишься! – вдруг выдала мать к общему удивлению молодых. – Так, все, идите уже, а то… - она не договорила, взмахнула рукой и ушла на кухню.
- Ты что ей сказала-то? – повернулся к невесте ошалевший Костя. – Я ее сто лет уже такой не видел.
- Мы просто поговорили по душам, - дипломатично ответила Скворцова, разглаживая воротник его рубашки. – Слышал? Я теперь генералом тебя должна сделать, так что трудиться нам еще с тобой и трудиться, - она рассмеялась, и он, притянув невесту к себе, поцеловал.
- Вы еще здесь, бесстыдники?! – поймал их врасплох грозный голос Софьи Михайловны, которая изо всех сил пыталась сохранять непоколебимость старшего поколения, но «бесстыдники», оторвавшись друг от друга, лишь прыснули со смеху. – Ладно уж, идите сюда, обниму на дорожку!
Но, не дожидаясь, когда Костя с Ольгой подойдут, она вышла к ним сама и по очереди обняла сначала сына, а потом и его невесту. Посмотрев на одну, потом на другую, Котов обнял каждую одной рукой и, счастливый, поцеловал своих любимых женщин в макушку.
Обед на территории Граниных проходил в теплой приятной обстановке. Елена Андреевна, улавливая напряжение Власовой, легко вела разговоры на отвлеченные темы и больше рассказывала, чем спрашивала. С первым пунктом ей охотно помогал муж, вспоминая байки из своих самых примечательных рейсов. В конце концов, Рита уступила дружественной компании и попрятала колючки, как наверняка сказал бы Павел – уж очень ему нравилось напоминать ей про лысого ежика.
- Какая вкуснотища! – от души восхищался Никита, загарпунивая один блин за другим, макая их в сгущенное молоко и отправляя в рот. И Власова хотела как-то повлиять на поведение сластены, но Елена Андреевна лишь радостно кудахтала: