Срым покрутил камчой перед лицом пленника, сгоняя с него мух.
— Ты, Алдар-Косе, умрешь завтра, — ровным, спокойным голосом проговорил Аблай. — Но не от нашей руки.
— Мы не будем марать руки о такого нечестивца, как ты! — закричал пронзительно Шик-Бермес. — Где мое золото, проклятый шакал?! Отдай!
— Ты лучше попроси у аллаха звезду с неба! — усмехнулся Мынбай.
Аблай слегка повернул голову к баям, и те сразу же затихли.
— Ты будешь зашит в сырую воловью шкуру, и тебя положат на солнцепеке, — продолжал Аблай невозмутимо. — Шкура ссохнется и задушит тебя. Если, конечно, ты не задохнешься раньше. Я сказал.
— Когда жатаки узнают, что Алдар-Косе умер, они могут послать в горы кого-нибудь другого, — опасливо произнес Мынбай.
— Что ж, мы даже не будем ловить их гонца, — ответил Аблай. — Мы приготовимся к встрече жигитов Шойтаса. Встретим их так, чтобы они навсегда забыли сюда тропу.
— А как бы ты хотел умереть, Алдар-Косе? — спросил Шик-Бермес. — В шкуре вола или в своей собственной шкуре?
Мынбай засмеялся, молчаливый Бапас и тут только улыбнулся.
— Ну, Алдар-Косе, прошу тебя, ответь! — Шик-Бермес, видно, очень хотел развеселить Аблая и заодно поиздеваться над Алдар-Косе.
— Говори! — приказал Аблай.
— Я исполню любую твою просьбу, — произнес Алдар-Косе хриплым от жажды голосом, — но прежде исполни одну мою.
— Какова она? — спросил Аблай с интересом.
— Никогда не обращайтесь ко мне с просьбами!
— Я? — удивился Аблай. — С просьбами?
— Мы? — опешил Шик-Бермес. — К тебе?
— Конечно, — прохрипел Алдакен. — Покою нет! Просите то отвечать, то говорить…
— Скажи, где мое золото? — вновь заверещал Шик-Бермес. — Не скажешь? Хорошо! Тогда я уезжаю. Эй, где мои кони?
Аблай удивленно посмотрел на Шик-Бермеса. Тот выдержал взгляд грозного бая и сказал, щелкая камчой по ноге:
— Теперь этот шакал в ваших руках, почтенный Аблай, дело сделано. А мне нужно готовить жигитов. Я не могу оставаться здесь, видеть этого нечестивца и все время вспоминать, как он обобрал меня! Ну ничего, Алдакен, я верну свои деньги! И ты, ты мне отдашь их!
Толстый родственник и жигиты, прибывшие с Шик-Бермесом, уже сидели на конях, Шик-Бермес простился с баями, погрозил камчой Алдар-Косе и, улыбаясь в бороду, взобрался на коня.
Собаки дружно проводили уезжающих. Когда из-за лая не стало слышно далекого топота копыт, Аблай сказал Бапасу и Мынбаю:
— Я послал Желекеша в степь. На праздник в аул жены Сансызбая едут музыканты и шуты, салы и сэрэ. Я просил их погостить у нас. Созовем поминальный обед в честь почтенного Алдар-Косе. Повеселимся над его могилой. Устроим кокпар.
Аблай повернулся и пошел к юрте. За ним двинулись все.
Кокпар — борьба за козла. Жигиты на конях стараются вырвать друг у друга козла, и тот, кто, схватив его, умчится, выиграл.
Алдар-Косе никогда не участвовал в этом состязании. Ему всегда было жалко не того, кто проиграл, а козла, которого тянули в разные стороны, разрывали…
«Баи разорвут меня на части, как жигиты козла в кокпаре…» — подумал Алдар-Косе.
…Салы и сэрэ — степные весельчаки, акыны, наездники, борцы — всегда и всюду желанные гости. Радость в ауле или печаль — музыка, песня никогда не будут лишними. Салы и сэрэ бродят по бескрайней степи. Сегодня — здесь, завтра — там. Их приглашают на поминки, проводы, аульные праздники. Кто будет петь для гостей? Кто будет играть на домбре? С кем будут бороться аульные силачи? Нет без салы и сэрэ веселья! Десять зим назад Жиренше пристроил Алдакена к этим веселым людям. Шесть лет бродил Алдакен вместе с ними, научился играть на кобызе, домбре, сыбызги, научился изменять внешность, научился еще многим премудростям… Вырос из Алдакена Алдар-Косе, даже пытался уже других учить. Эх, Алдакен, Алдакен! «Ты взрослый жигит, а ведешь себя как мальчишка… Среди твоих врагов тоже есть хитрецы, не забывай…» А ты забыл.
В юрте снова задудел Мынбай, загудели мухи, садясь на раны, и Алдакен стал проваливаться в какую-то темноту, во мрак, где не было голода, боли и жары… Потом завертелись, как в бреду, жигиты, которых раздирали на части козлы, загарцевали красивые белые кони музыкантов и акробатов…
Сколько времени длилось забытье, Алдакен не знал. Он очнулся от того, что где-то рядом звучали громкие голоса, дружно лаяли собаки.
Открыл глаза и увидел сквозь запекшиеся веки, как Аблай возле большой юрты встречал жигитов. С коня слез длинный, тощий сын Аблая — Ускембай, обнялся с отцом. Вот седобородый Ергалы. Вот двое жигитов снимают с седла гигантскую тушу Мошеке-Обжоры.