Тот вдруг с отчаянием бросил очередную кипу свитков, которые до этого держал в руках, на конторку, и со вспыхнувшей надеждой обернулся к Владиславу.
- Я.. Я ищу своё заклинание! Я, я сам его составил! Для себя! На этот случай. Освобождение! Полное освобождение! Ты видал его? Видал? - Забормотал он быстро, пытаясь заглянуть в глаза Владиславу.
- А как оно выглядит-то? - Потерянно отозвался тот. - Скажи - может я и вспомню. Хоть о чём оно было-то?
Тот вдруг с острым подозрением взглянул было на Владислава, и слегка от него отстранился. Потом лицо его вдруг исказила тяжкая судорога отчаяния и боли.
- Да - а как оно выглядело-то? Нет - не могу вспомнить, не могу! Помню, где-то тут было. Но даже не могу вспомнит где! У меня, брат, с памятью что-то всё время приключается, - Вдруг горько пожаловался он Владиславу, - Вроде бы всё и помню, а как хочу вспомнить нарочно, то всё тотчас и уплывает, как переворачивается! Как бы вижу всё только изнутри, а не снаружи! - И он мучительно поморщился.
- А это.. Освобождение-то? Отчего оно? Как звучало-то заклинанье? - Продолжал допытываться Владислав. - Может - хоть заглавное описание вспомнишь-то? Я их там все упорядочивал, записывал. Может тут и припомню-то что-то?
- Заглавное описание? Нет. - Пробормотал тот. - Не было там заглавного описания. То есть, - И тут он снова болезненно поморщился, - Какое-то там было, конечно же. Но - не то. О другом. В общем - не для чужого глаза. Только вот не могу вспомнить брат, как оно там выглядело, веришь ли? Я ведь к этому с самого начала готовился. Я сразу понял - что здесь и к чему. Слушай! - Заговорил он со вновь вспыхнувшей надеждой, - Тебе ведь оно тоже понадобиться-то! Попробуй вспомнить! Я воспользуюсь - и тебе оставлю! А иначе - мы теперь у них здесь навсегда застрянем! И ты - тоже, раз уж тут оказался! - И здесь глаза его глубоко высветились изнутри багровым отсветом, в котором зрачки его зажглись двумя раскалёнными угольками. - Вспоминай, брат, ищи поскорее!
И столько в его голосе было убеждающей силы, что у Владислава по спине пробежали холодные мурашки, и он отчаянно принялся вспоминать содержание читанных им текстов. А тот, снова развернувшись к конторке, опять принялся перебирать свитки, но в движениях его, ставших попросту беспорядочными, уже проглядывало совершенное отчаяние всё яснее осознаваемой безнадежности.
Владислав бросил взгляд на кровать Тайноведа. Тот лежал навзничь, совершенно распахнувшись, полностью равнодушный ко всему вокруг, как мёртвый. Нос у него заострился, и торчал над лицом словно бы древесный сучок над почерневшим от времени древесным стволом, опрокинутым на землю, в незапамятные времена, какой-то давно уж забытой бурей.
Тут воздух в комнате вдруг как бы вздрогнул, и как-то аж загустел на мгновение. Словно бы где-то, на самом краю слышимости, ударил огромный, басовитый колокол, и тугая волна воздуха пробежала по комнате, давя со всех сторон на сознание. Склонившийся над конторкой пришелец резко выпрямился, повернулся к Владиславу, и на лицо его, при этом, легла серая тень полной безнадёжности.
- Зовут.. Нет, не успел.. - Тихо пробормотал он совершенно потерянным голосом. - Прощай брат! Жаль. Там, где мы встретимся вновь - мы уж друг друга и не узнаем-то! Там.. - И он безнадёжно махнул правой рукой.
Посреди комнаты - за спиной у Владислава, вдруг образовалось круглое отверстие - как бы засасывающая, чёрная как смоль воронка в поверхности пола, который, при этом, потёк, как вода. Пришелец шагнул вперёд, обходя Владислава, и лицо его стало уже совсем отрешённым - было понятно, что он сейчас не видит ни комнаты, ни Владислава. Он шагнул в воронку, и с громким воплем ужаса и боли обрушился в неё, как в открытую яму, и она, с каким-то хлюпающим звуком, моментально всосала его вовнутрь. После чего тут же схлопнулась, и на этом месте уже не было ничего, кроме незыблемой твёрдости дощатого пола.
Владислав всплеснул руками, отступил, и рухнул в кресло возле пустой кровати. Его всего аж сотрясало от ужаса и полного исступления. Он всё сидел и сидел, и в голове у него словно бы билась ледяная вьюга в объятиях морозного ветра безлунной ночи.
- Вот как оно-то бывает! - Крутилось у него в голове. - Вот как мы все, значит, кончаем-то! Освобождение! Что-то ведь знал тот, что-то он ведь предчувствовал заранее! Надеялся, что успеет вернуться. Что успеет воспользоваться. Что сумеет уйти. Но - надежда его обманула. И где он теперь-то? И что он теперь?
Владислав вспомнил воинов там, в подвале. Сколько же веков они там мытарятся-то? А те - во дворе? Которые - он чувствовал, и сейчас кишмя кишат там - во дворе Детинца, под плотным покровом ночной тьмы. Неужели ж и он также, однажды, вольётся в эту толпу - как один из них - этих безымянных теней на вечной службе у Чернограда? Которые, как сообщили ему только что уж не помнят и других, ни себя самих совершенно. Он никогда ещё не задумывался как-то серьёзно о том, что будет у него ПОСЛЕ. Он ведь был ещё слишком молод, чтобы задумываться об этом.
Да - он знал, конечно же, ему не раз говорили об этом на занятиях в Доме, да и в заупокойном ритуале он это также слышал не раз - о том, что ушедшие уходят куда-то туда, к своим Вечным Селеньям. Но как, и куда? Что же об этом и задумываться-то, пока ветер жизни несёт тебя неостановимо по просторам этого мира? Пока ты весь полон кипящей жизненной силы, и твоё существование здесь представляется тебе совершенно бесконечным? Но сейчас вот он внезапно задумался о том, что - судя по слышанному им здесь, на службе, те, кто вступил на этот путь - те уж не смогут свернуть с него даже расставшись с миром ходящих под солнцем этого мира. Он вдруг вспомнил слышанное им там, в подземелье - "все мы здесь не мёртвые, но и не живые".
Как этот сказал-то - "мы тут будем всегда", с ужасом вспоминал он. Всегда - это значит навечно? - Внезапно промелькнуло у него в сознании. Навечно! И тут он вспомнил тот урок познания, на котом Мастер как-то пытался объяснить им, сосункам-школярам, что же это значит - навечно. Как он это там им излагал, помниться?
"Представьте, - говорил Мастер, - воон такую вот гору, - и тут он указал им в распахнутое окно на вершину самой высочайшей из гор, простёршихся вокруг города, - которая выкована целиком из закалённой, как лучший меч, стали. И вот, - Продолжал он, задумчиво глядя им в напряжённые, старательно пытающиеся вникнуть в его пример глазёнки, - представьте себе, что к горе этой, раз в тысячелетие, прилетает такой вот себе махонький воробушек - почесаться об неё своим махоньким клювиком. - Тут он сделал паузу, и волнообразно пошевелил рукой, представляя для них этого воробушка. - Так вот, дорогие мои - когда от такого почёсывания вся эта гора, наконец-то, сотрётся в чёрную, ржавую мелкую пыль, то за это время в вечности, маленькие мои друзья - в вечности ещё не пройдёт и единого, даже самого малого мгновения!" - И тут он значительно поднял палец, и посмотрел на них с сурой, словно бы припечатывающей их к смыслу сказанного серьёзностью.
Этот пример и тогда, помниться, поразил Владислава своей подавляющей наглядностью. Но сейчас он внезапно соотнёс это со словом - "навсегда", произнесённым здесь, совсем недавно, тем нежданным посетителем, и сердце его, дрогнув, вдруг упало куда-то в самую бездну неизмеримого ужаса.