— Сегодня какое-то собрание? — поинтересовался я, услышав из открытой двери горницы оживленный говор и звон стаканов.
— Да вроде, — ответил слуга на нижненемецком наречии[14] — наряду с фризским, на нем, как я узнал позже, местные жители говорят здесь вот уже более ста лет. — Собрались и смотритель, и уполномоченные, и остальные, имеющие интерес[15]. А все из-за наводнения!
Войдя в комнату, я увидел за длинным столом у окна с десяток людей; на столе стояли стаканы с пуншем; выделявшийся своей статностью господин явно здесь председательствовал.
Я поздоровался и попросил позволения сесть, на что получил любезное разрешение.
— Несете вахту? — обратился я к одному из гостей. — Сегодня жуткая непогода, за плотиной нужен присмотр!
— Верно, — согласился мой собеседник. — Мы, на восточной стороне, возможно, в безопасности; а вот на другом берегу неспокойно[16], там почти все плотины построены по старинному образцу, наша же главная плотина хорошо укреплена еще в прошлом столетии. Недавно мы были на ней и изрядно замерзли, да и вы, видать, тоже; надо посидеть еще пару часов — на месте остались надежные люди, которые обо всем нам докладывают.
И прежде чем я успел заказать хозяину ужин, напротив уже появился стакан с пенящимся пуншем.
Вскоре я узнал, что дружелюбный сосед — не кто иной, как смотритель плотин; мы разговорились, и я принялся рассказывать о недавней странной встрече. Он насторожился, и вдруг разговоры за столом сразу смолкли.
— Всадник на белом коне! — воскликнул кто-то, и все встревоженно задвигались. Смотритель встал.
— Не стоит пугаться, — постарался успокоить он собравшихся. — Возможно, этот знак — не только нам. В семнадцатом году[17] появление всадника касалось также и тех, кто живет на другом берегу; это они прежде всего должны волноваться.
Всеобщий испуг передался и мне.
— Простите, — спросил я, — а что это за всадник на белом коне?
Чуть в сторонке от всех остальных, за печкой, сидел ссутулившись маленький тощий человек в поношенном черном сюртучке; одно плечо у этого господина, как я заметил, было выше другого. Он не принимал участия в общем разговоре, но его глаза с темными при поредевших седых волосах ресницами свидетельствовали, что пришел он сюда не дремать.
На него-то и указал рукой смотритель.
— Наш школьный учитель лучше всех может об этом рассказать, — произнес он, немного повысив голос. — Правда, он повествует на собственный лад и не столь точно, как моя старая домоправительница Антье Фоллмерс.
— Вы шутите, смотритель, — донесся из-за печки чуть простуженный голос недовольного человечка. — И не надо меня вечно сравнивать с вашей глупой драконихой!
— Но, господин учитель, — не уступал смотритель плотины, — драконихи — наилучшие хранительницы подобных историй!
— Однако у нас на сей счет несколько иное мнение. — Усмешка превосходства слегка исказила довольно тонкие черты лица учителя.
— Видите ли, — шепнул мне на ухо смотритель, — он немного нос задирает. В юности он изучал теологию и только из-за расстроенной помолвки остался здесь учительствовать.
Учитель между тем уже выбрался из уютного закутка за печью и сел за длинный стол рядом со мной.
— Расскажите, расскажите, господин учитель! — раздалось несколько молодых голосов.
— Что ж, с удовольствием, если вам угодно, — обратился он ко мне. — Есть множество суеверий, но существует также и искусство обходиться без них.
— Только попрошу ничего не выпускать; уж поверьте, я сумею отделить зерна от плевел.
Старик взглянул на меня и понимающе усмехнулся.
— Ну ладно! — согласился он и начал свой рассказ.
В середине прошедшего столетия[18] или, чтобы быть точнее, в течение нескольких предыдущих и последующих за ним лет жил тут один смотритель плотины[19], который в плотинах и водоспусках[20] понимал несравненно лучше крестьян и владельцев усадеб; но он не был ученым строителем, потому что книжек почти не читал, а до всего с юных лет доходил сам. Вам, наверное, известно, уважаемый, что фризы умеют хорошо считать, и вы наслышаны о нашем Гансе Моммзене из Фаретофта[21], который, хоть и был крестьянин, умел строить буссоли, хронометры[22], телескопы и органы. Вот из таких примерно людей, только помельче, был отец смотрителя, о котором я еще поведу речь. Он имел пару участков на маршах, где выращивал рапс и бобы и пас корову, весной и осенью прирабатывал как землемер, а зимой, когда северо-западный ветер стучал в ставни[23], сидел за чертежами и расчетами у себя в комнате. Мальчик обычно находился рядом; забыв про букварь и Библию, взъерошив соломенные волосы, он наблюдал, как отец что-то чертит или подсчитывает. И вот как-то вечером он спросил, верно ли здесь написано, не может ли быть как-то иначе, и высказал свое мнение. Отец ничего не смог ему возразить, только покачал головой и сказал:
14
15
16
17
19
• Йохан Клаузен Коот — уроженец Голландии, строитель плотин, бывший главным смотрителем у герцогов Голштинских, работавший также в Айдерштедте, на острове Нордштранд и севернее Нибюля, на Готтескоге. Он ввел в практику использование ручных тачек при строительстве плотин, за что был прозван в народе «Карстен-тачка» (Carsten Rollwagen). В 1610 г. построил на коге Зиверсфлетер в Айдерштедте плотину с покатой внешней стороной.
• Жан Анри Демерсье — «тайный советник» датского короля. В 1728 г. приобрел право на строительство плотин в Бредштедтской бухте и построил там в 1742 г. ког Софии Магдалены, в 1767 г. — ког Демерсье, в 1771 г. — ког Элизабет-Софи на острове Нордштранд. Возродил забытый к его времени покатый профиль плотин, когда-то введенный И.-К. Коотом.
• Ганс Моммзен из Фаретофта — города, расположенного севернее современного кога Хауке Хайена, между Бредштедтом и Нибюлем. Жил с 1737 по 1811 г., был сыном инспектора плотин (Deichfocht), а впоследствии сам занял эту должность. Более известен как математик, астроном и преподаватель навигации.
• Йохан Иверсен Шмидт (1798–1875) — владелец крестьянского подворья на Лунденберге, северо-западнее Хатштедта. С 1837 по 1875 г. Занимал должность смотрителя плотин в Новом Хатштедтском коге, непосредственно в той округе, которая служит местом действия в новелле. Погиб в результате несчастного случая — его сбросила лошадь, и он утонул. Похоронен на хатштедтском кладбище.
22
23