Хауке зачитал наконец перед собранием свой план и разложил по столу бумаги, которые, впрочем, уже три дня находились здесь, в трактире, чтобы все желающие могли ознакомиться с ними. Вдумчивые слушатели сумели оценить прилежание смотрителя и по некотором размышлении согласились с его справедливыми доводами; однако другие, чья доля в новом коге была отчуждена у них самих, либо у их отцов, либо у прежних владельцев, жаловались, что их привлекают к обременительным расходам ради земель, которые им уже никогда не будут принадлежать, забывая о том, что из-за новых работ постепенно будет облегчено бремя, наложенное на их нынешние владения; те же, которым принадлежала доля в новом коге, кричали, что хотели бы ее продать, да подешевле, поскольку им не выдержать тяжести налагаемых на них расходов. При этом Оле Петерс, что с угрюмым видом стоял, прислонившись к дверному косяку, выкрикнул:
— Обдумайте все сперва, а потом уж доверяйте нашему смотрителю, который хорошо смыслит в расчетах; он имел уже давно право на большую долю, а приобретя еще и мой участок, тут же задумал обнести плотиной новый ког!
Едва он это произнес, среди собравшихся воцарилась мертвая тишина. Смотритель стоял у стола, на котором только что разложил бумаги; оторвавшись от них, он взглянул на возмутителя спокойствия и заговорил:
— Ты знаешь, что это не так, Оле Петерс, и клевещешь на меня, прекрасно понимая, что часть грязи, которой швыряешься, останется на мне! На самом же деле ты хотел избавиться от своего участка, а мне к тому времени необходим был выпас. Так знай же, что в ответ на твои грязные слова, которые ты произнес здесь же, в трактире, утверждая, будто жена вывела меня в смотрители, мне захотелось доказать, что я и есть подлинный смотритель плотины. Вот поэтому, Оле Петерс, я и делаю то, что должен был сделать еще мой предшественник. Если же ты сердит на меня, потому что я теперь владею твоей долей, так послушай же: участков довольно, многие хотят отдать их за бесценок, чтобы не обременять себя работой!
Среди собравшихся послышался одобрительный говор, и старый Йеве Маннерс, который тоже находился тут, воскликнул:
— Браво, Хауке! Да поможет тебе Господь в задуманном деле!
Но обсуждение насущных вопросов так и не было завершено, несмотря на то что Оле Петерс уже молчал, и люди разошлись только к ужину. Только на следующем собрании удалось все упорядочить, но лишь после того как Хауке, вместо полагающихся с него трех упряжек, обещал предоставить четыре.
Наконец, когда на Троицу отзвонили по всему краю церковные колокола, начались строительные работы; повозки ехали одна за другой с незастроенной полосы прибережья к плотине, чтобы сгрузить там иловатую глину, и потом обратно, за новым количеством груза; на линии плотины стояли люди с лопатами, готовые перебрасывать глину на нужное место и затем разравнивать. Свозились сюда также огромные вороха соломы, и не только для того, чтобы покрывать песок и рыхлую землю, употреблявшиеся для внутренних сторон: мало-помалу отдельные участки плотины были готовы, и куски защитного дерна местами заслонялись от натиска все размывающих волн толстыми соломенными матами. Вызванные нарочно надсмотрщики расхаживали взад-вперед и, когда поднимался сильный ветер, орали приказы во всю глотку, да к тому же еще разъезжал повсюду смотритель на белом коне, на котором только и ездил теперь — конь летал вместе с всадником как на крыльях, и хозяин то отдавал краткие и сухие распоряжения, то хвалил рабочих, то немилосердно гнал прочь лентяев.
— От такой работы нет проку! — кричал он. — Мы не можем позволить, чтобы от твоей лени разрушилась плотина!
Уже издали, когда он еще только поднимался со стороны кога, рабочие различали фырканье его лошади, и руки дружней принимались за работу.