— И какова цена вопроса? — насмешливо поинтересовался я. Зря — глаза Алексея Алексеевича полыхнули огнем, а лицо снова закаменело:
— Между нами кровь! Причем не рядовых бойцов, а членов семьи!!!
Я непонимающе прищурился и получил ответ на еще не заданный вопрос:
— Наташа, которую ты знал под именем Анастасия, была дочкой моего покойного старшего брата. Я ее любил ничуть не меньше родных детей. И за нее вырежу хоть всю Москву!!!
— Я в деле! — хрипло выдохнул я, стараясь не смотреть на мужчину, по щекам которого покатились злые слезы.
— Даже не думай: если Гена успеет надежно спрятать девчонок, то ты станешь целью номер один. А я обещал Нате, что буду заботиться о тебе, что бы ни случилось!
— У нее были дурные предчувствия? — зачем-то спросил я.
Горин скрипнул зубами, достал телефон, покопался в его содержимом и включил мне голосовое сообщение:
— Дядь Леш, привет. Меня опять плющит не по-детски. Причин, вроде бы, нет, но ощущения хуже, чем перед Таллинном. Если со мной что-нибудь случится, то позаботься о Дениске, ладно? А то он у меня слишком добрый и наивный. И как-нибудь передай, что я его любила больше жизни…
От ноток обреченности, прозвучавших в голосе вечно веселой и жизнерадостной девушки, перехватило горло и заныло сердце. Настолько сильно, что следующие секунд пятнадцать я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом боль потихоньку схлынула, оставив вместо себя осточертевшую картинку со сферами и ромбом, но позволила вытереть лицо, почему-то оказавшееся мокрым, и подарила возможность выдохнуть три акцентированных слова:
— Я. Должен. Отомстить!
— Да, должен. Но даже простое присутствие в городе во время большой войны автоматически превратит тебя в главного подозреваемого во всем и вся. Так что мстить будем мы. А тебе обеспечим железное алиби. С хорошим запасом по времени.
— Какое, нафиг, алиби, Алексей Алексеевич⁈ — воскликнул я. — У меня столько обязательств по контра-…
— Какие, к чертовой матери, контракты⁈ — рявкнул Горин. — До тех пор, пока живы Разумовские, у нас у всех одна-единственная цель — отомстить!!! Вопросы⁈
— Один. И одна просьба.
— Выкладывай и то, и то.
— Мои действия?
— Пока не знаю. Но сообщу в течение дня.
— Присмотрите за Таней и Лерой.
— Сделаю все, что в моих силах…
…Следующую… вечность, наверное, я провел в своем зале. Работал на самых тяжелых мешках, вкладывая в бесконечные серии ударов всю ту боль, которая сжигала изнутри. А еще вспоминал девчонок. Такими, какими они были — шебутными, заботливыми, деловыми, безбашенными, нежными. «Система» возникала перед глазами еще трижды, кажется, каждый раз добавляя к красной сфере немного черноты и жути. Впрочем, при ее появлении я даже не понижал темп — продолжал молотить по толстой бычьей коже, видя перед собой то обрывки видений из недавнего прошлого, в котором команда веселилась, строила планы на будущее, отдыхала или грустила, то лицо этой ублюдочной суки Разумовской. И задыхался то от горя и отчаяния, то от безумного желания вернуться в тот миг, в котором держал Морану в удушающем захвате, и додавить. Нет, провернуть голову градусов на двести семьдесят, чтобы было слышно влажный хруст сворачивающейся шеи!
Иногда процесс приходилось прерывать. Первый раз для того, чтобы поздороваться с Докукиным, прибывшим меня охранять, и подтвердить, что никуда выходить не собираюсь. Второй — для десятиминутного стояния с трубкой, из которой раздавались крики, проклятия и угрозы Бахметева-старшего. Третий — для короткого, но чрезвычайно болезненного разговора с девчонками, которых вывозили куда-то к черту на рога. Впрочем, после этого мне самую чуточку полегчало: они были живы, а с тем, что мы увидимся очень нескоро, можно было смириться. А потом на самой границе поля зрения появилась какая-то помеха, но я продолжал вкладываться в мешок. До тех пор, пока сознание не идентифицировало гостя и не заставило опустить руки и повернуть голову вправо. Только посмотреть в глаза отцу Эрики, убитому горем, я так и не смог. Поэтому уткнулся лбом в кожу, покрытую потеками крови, зажмурился и, неожиданно для самого себя, затрясся в беззвучных рыданиях.