«Значит, из шестнадцати миллиардов человек, живущих на планете, ты выбрала меня-сироту, у которого не обнаружилось ни одного более-менее близкого родственника. Потом подкрутила возможности, чтобы дать лишний шанс выжить, и невесть как усилила мою привлекательность, если можно так выразиться, по модулю. А зачем вам был нужен именно сирота?»
Как я понял из следующей графической лекции, кстати, получившейся на редкость долгой и нудной, создатели «Системы» считали, что уровень гуманности каждой отдельно взятой цивилизации проще всего определяется по отношению общества к сирым и убогим, соответственно, использовали в качестве подопытных свинок именно их. А я идеально подошел под условия задачи и был взят в работу. Обижаться на бездушную программу или тех, кто ее написал невесть где и невесть когда, было бы полным идиотизмом, так что я согласился с этим утверждением и получил возможность полюбоваться самим собой из далекого прошлого — в зеркале общего умывальника детского дома, появившемся перед внутренним взором, отражалось почти детское лицо с нахмуренными бровями, очень недобрым прищуром и упрямо выдвинутым подбородком.
Пока я изучал полузабытый образ, «Система» не давала о себе знать. Зато среагировала на следующий вопрос:
«Итак, ты внедрилась в мое тело, какое-то время не обращала внимания на то, что творилось вокруг, ибо была не в состоянии получать информацию извне, а после того, как подключилась к моим органам чувств, начала набирать статистическую информацию. Ну, и ради чего все это затевалось?»
Все, что было перед внутренним взором в тот миг, мгновенно исчезло, и я получил возможность полюбоваться хорошо знакомой композицией из двух сфер и ромба. Правда, на этот раз они оказались вписаны в центр грудной клетки схематически изображенной человеческой фигуры. Модель солнечной системы с Землей, вращающейся вокруг светила, возникшая чуть в стороне, подарила ощущение времени, а вспышки сторонних «зеленых» и «красных» эмоций, потихоньку наполняющие емкости, заставили подобраться. Как оказалось, не зря — как только уровень «жидкостей» поднялся процентов до девяноста, картинка раздвоилась. Одна половина уменьшилась в размерах и сдвинулась вправо-вниз, а вторая, наоборот, увеличилась и начала набирать один негатив. Как я понял, показывая вариант, который уже не случится. И набрала — содержимое алой сферы поднялось до тоненькой трубочки, ведущей к ромбу, стремительно перетекло в него и почернело. Трудно сказать, почему, но при виде этой квинтэссенции жути мне стало не по себе. А «видео» все не останавливалось — стенки ромба засеребрились и обрели толщину, затем заметно посерели, истончились, потрескались и прорвались наружу в тысячах крошечных точек. Первые несколько минут жуть расползалась по всему телу донора, окрашивая его в темно-багровый цвет, а потом просочилась за его пределы и превратилась в почти невидимый туман.
Тут искорка дала возможность увидеть «донора» со стороны. Стоящим на какой-то площади, забитой народом. При этом дома, мачты освещения, рекламные щиты и весь остальной антураж показывала схематически, зато людей — более чем реально. Мрачных и смеющихся, собравшихся дружной компанией и пребывающих в гордом одиночестве, совсем юных и почти отживших свой век. Так же реально выглядели и крошечные, почти невесомые и практически невидимые капельки измененной крови, разлетающиеся в разные стороны, оседающие на открытые участки кожи и втягивающиеся в поры вроде, как без последствий.
Пока я боролся с подступающим ужасом и напоминал себе, что этого уже не случится, площадь вместе с «донором» и теми людьми, которым не повезло оказаться рядом, провалилась куда-то вниз, планета в уголке поля зрения заметно ускорила вращение вокруг своей оси, а небольшое бурое пятнышко на окраине Москвы начало расползаться в разные стороны. Для того, чтобы накрыть весь город и раскинуть метастазы по всей России, ему понадобилось порядка трех суток. Еще через две смены дня и ночи бурое облако накрыло практически все континенты. А к концу недели добавило всей атмосфере новый оттенок и… превратилось в пыль.
Смотреть это «видео» дальше не было ни сил, ни желания, но жмуриться было бесполезно, возможность покинуть сеанс отсутствовала в принципе, а взывать к милосердию создателей этой дряни можно было до второго пришествия. Поэтому следующую вечность я незримым духом летал по улицам знакомых городов, заваленных гниющими трупами, заходился в безмолвном крике при виде сплошного живого ковра из крыс, стай бродячих собак и воронья, обжирающихся человечиной, и мысленно умирал над каждым телом ни в чем не повинного ребенка.