П а в л о в. У вас все, Вадим Николаевич?
З а б л о ц к и й. Пока да.
П а в л о в. Идемте. Я вам «сквознячок» покажу подходящий.
З а б л о ц к и й. Что, простите?
П а в л о в. Проходной двор.
З а б л о ц к и й. Жаргон у вас…
П а в л о в. Считайте, что я говорю по-французски. Если разрешите, я пойду первым.
Павлов подошел к двери, осмотрелся. Жестом показал Заблоцкому, что путь свободен, и вышел. Заблоцкий направился следом. Некоторое время мастерская пуста, затем из-за ящиков показывается С а н ь к а. Лицо у него озадачено. Он в раздумье хмурит брови, потом решительно направляется к выходу и сталкивается с возвратившимся Павловым.
П а в л о в. Саня? Ты что здесь делаешь?
С а н ь к а. Голубей хотел шугануть…
П а в л о в. Голубей? Каких еще голубей?
С а н ь к а. На чердаке… А вы сюда заходили?
П а в л о в (улыбнулся). Зашел, как видишь!
С а н ь к а. Да не сейчас…
П а в л о в. А что?
С а н ь к а. Разговаривали тут двое.
П а в л о в. О чем?
С а н ь к а. О всяком… Надо бы к Леше сходить, сказать ему.
П а в л о в. Сходи, конечно! (Напряженно смотрит в спину Саньке, потом окликает.) Саня!
С а н ь к а (останавливаясь). Чего?
П а в л о в. Вместе пойдем. Подсоби-ка вот…
Он наклонился над прислоненной к стене рессорой и, когда Саня подошел к нему, взял со стола окованные железом тяжелые счеты и ударил его в висок. Санька коротко вскрикнул и упал. Павлов выхватил наган, в упор выстрелил в спину лежащего, побежал к выходу, дважды выстрелил в воздух.
П а в л о в. Стой! Стой, сволочь! (Обернулся к подбежавшим людям.) Скорей! Высокий такой, в шинели… За воротами смотрите! Что делают, гады! А?.. Что делают?
К о л ы в а н о в. Какого черта! Толком говори!
Павлов указал в глубину мастерской. Колыванов бросился туда, увидел Саньку, кинулся к нему, положил его голову к себе на колени и вглядывался, вглядывался в Санькино мертвое лицо, будто ждал, что тот улыбнется ему. Мастерская наполнялась людьми, но Колыванов не видел, как протолкалась вперед Настя и коротко вскрикнула, зажав рот ладонью; как присела рядом с ним Глаша, как, не отрывая глаз от лица Саньки, стоял и мял в руках свой треух Федор.
П а в л о в. Иду по двору… вдруг выстрел… Я сюда… Навстречу мне тот, в шинели… Оттолкнул и за ворота… Я к Сане… Потом за ним! Стреляю!.. Мимо! Стреляю… Мимо!
Появился С т е п а н, растолкал всех, увидел лежащего на полу Саньку и отступил, оглядывая всех непонимающими глазами.
С т е п а н. До угла добежали… По дворам пошарили… Никого! Да что тут у вас? Что с парнем?
И вдруг закричала, забилась в плаче Настя. Она качалась всем своим крупным телом, закрывала рот ладонями, кусала их, чтоб не закричать, давилась слезами и мычала некрасиво и страшно.
А л е к с е й (шепотом). Не сметь! Не сметь плакать!
И в тишине раздался прерывающийся голос Федора:
Ф е д о р. Пиши меня в комсомол, Леша! Пиши в комсомол! Слышишь?.. Пиши!..
Скрывается в темноте игровая площадка. Освещается музейный стенд с краснозвездным буденновским шлемом. Слышно, как чуть вразнобой, играет траурную мелодию небольшой духовой оркестр. В луче прожектора, у стенда, стоит Г л а ш а. В руках у нее тетрадь. Она прислушивается к меди труб, уханью барабана, звону тарелок. Задумчиво перелистывает тетрадь.
Г л а ш а. Хоронили мы Саню осенним ветреным днем. Над кладбищем кружили галки, ветер шуршал опавшими листьями, трепал черные ленты на знамени. У открытого гроба стояла мать Сани, еще совсем молодая, в черном вязаном платке. Она не плакала, стояла молча, только все время приглаживала жесткий завиток рыжеватых волос на Санькином лбу. И тогда все видели, как мелко дрожат ее руки. И какие они натруженные и старые по сравнению с молодым лицом. Речи говорили короткие, похожие на клятву. И каждый называл Саньку «товарищ Чижов».
А Иван Емельянович Зайченко сказал: «Наш дорогой красный боец и сын Революции».
Вот тут мать Сани в первый раз заплакала. А во второй раз, когда гроб опускали в могилу и комсомольцы стреляли в воздух.
Слышатся винтовочные залпы. Один, второй, третий.
Потом ее увели. Она шла и все оглядывалась на заваленный еловыми ветками могильный холмик.