Софья Григорьевна уходит.
С и к о р с к и й. Там для тебя пакет. Ты видела?
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а (после паузы). Ты извини, но я не возьму этого костюма.
С и к о р с к и й. Отчего же?
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Такие подарки дарят женам или…
С и к о р с к и й. Кому?
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Или дорогим любовницам. Я и без того в достаточно ложном положении.
С и к о р с к и й. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Уже не знаю.
С и к о р с к и й. Хочешь, чтобы я развелся с женой? Я это сделаю.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Нет. Не хочу.
С и к о р с к и й. Ты говоришь неправду.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а (грустно). Правду, Кирилл…
С и к о р с к и й. Кажется, это серьезно.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а (усмехнувшись). Как ты догадался?
С и к о р с к и й (с горькой иронией). Профессор был мудр, но он был человек.
Появляются Л я л я и В и к т о р Л а в р и к о в.
Л я л я. Вот, Екатерина Васильевна… Четвертая группа.
В и к т о р. Я думал, у меня имя есть.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а (не принимая шутки). Четвертая? Вы проверили?
Л я л я. Вот анализы.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Хорошо. Идемте готовить больного.
Екатерина Васильевна и Ляля уходят.
В и к т о р. Рискованная операция?
С и к о р с к и й (думая о своем). Переливание крови?
В и к т о р. Да нет! У Алексея Александровича.
С и к о р с к и й (пожал плечами). Что значит риск? Умение, уверенность, точный расчет. (Помолчав.) И все-таки риск! Даже в вашем случае.
В и к т о р. Понимаю…
Медленно убирается свет. Луч прожектора задержался на задумчивом лице Виктора, но вот гаснет и он, а когда вновь освещается сцена, мы видим — технический кабинет цеха. Стол, стулья, плакаты техпропаганды, на стене под надписью «Наши рационализаторы» — фотографии передовиков производства. У стола А л е к с е й К о р з у н о в и Т к а ч е в.
Т к а ч е в. Пришел бы, посоветовался… Подумали бы вместе, как выходить из положения. Поставили бы вопрос перед руководством.
А л е к с е й. Мы и поставили.
Т к а ч е в. Очень уж категорично. Трудовая-то дисциплина должна существовать?
А л е к с е й. Сознательная. Если по Ленину. А у нас есть директива — пошла механика исполнения, нет — сиди и не высовывайся!
Т к а ч е в. Упрощаешь.
А л е к с е й. Так получается.
В дверях появляется К е ш а.
К е ш а. Бати моего здесь не было?
А л е к с е й. Не приходил… А что случилась?
К е ш а (зло). У Клецко спросите! (Ушел.)
Т к а ч е в. Что там еще?
А л е к с е й. Не знаю… Я эту кашу заварил, а они расплачиваются.
Т к а ч е в. Почему?
А л е к с е й. А Клецко нам самую завалящую работенку кинул.
Т к а ч е в. Собственного сына рублем бьет? Ну характер!
А л е к с е й. Жалко мне его иногда.
Т к а ч е в. Вот уж в чем он не нуждается. Железный мужик.
А л е к с е й. Всю дорогу в ногу шагать — собьешься… Никакой оркестр не поможет… А он за временем вприпрыжку!
Т к а ч е в. В консерваторах нынче никто ходить не любит.
А л е к с е й. А где они, консерваторы? В «Крокодиле» о них и то уже не пишут. За научно-техническую революцию спрятались.
Т к а ч е в (смеется). Ты скажешь!
Входит Н и к и ф о р о в. Он весь как-то обмяк. Сел у стола, положил лист бумаги.
Н и к и ф о р о в. Николай Борисович где?
Т к а ч е в. Начальник цеха сейчас подойдет. Что у вас, Серафим Тихонович?
Н и к и ф о р о в. Заявление у меня. Ухожу.
А л е к с е й. Выпили?
Никифоров молча развел руками.
Т к а ч е в. Почему вдруг уйти решили?
Н и к и ф о р о в. Я не вдруг. Меня Клецко в заточную поставил — лерки точить. Ладно… Настоящий рабочий не доверит, сам заточит, а молодым почему не помочь? Секретов не держим. Точил… Потом отливки в лабораторию грузили. Надо. Сами потребовали. Отгрузили… А сегодня он меня стружку убирать послал, а станок мой другому отдал. Обратно, значит, в разнорабочие? Вот… выпил… И заявление… Не потому, что выпил…