Полегче, полегче налетайте!.. А ты разве куришь, Глаха?
Г л а ш а (обернувшись на Степана). Курю! Давно уже…
Н а с т я (насмешливо). Или нельзя девчатам? А, Леша?..
К о л ы в а н о в (не очень уверенно). В принципе, конечно, можно… Но как бы это сказать… Девчата все-таки… (окончательно смешался и сердито скомандовал.) Становись!
С т е п а н. Опять сначала! Смирно, вольно… Ложись, беги… Надоело!
К о л ы в а н о в. Разговорчики в строю! Что тебе надоело?
С т е п а н. Обучение мне наше надоело! Я беляка, если надо, голыми руками за горло возьму!
К о л ы в а н о в. Голыми руками, говоришь?
С т е п а н. Факт!
К о л ы в а н о в. Выйди из строя.
С т е п а н (шагнув вперед). Ну, вышел!
К о л ы в а н о в. Бери меня за горло.
С т е п а н (растерянно). Чего?
К о л ы в а н о в. Давай, давай! Покажи, как беляка душить будешь.
С т е п а н (не веря). Показать?
К о л ы в а н о в. Сколько раз тебе говорить?
С т е п а н. Ну, держись, Леха!..
Степан бросился на Колыванова, но тот сделал неуловимо точное движение рукой и ногой, никто не успел толком ничего разглядеть, а Степан уже лежал на земле.
С т е п а н (все еще лежа). Джиу-джитсу?
К о л ы в а н о в (потер раненую руку). Ага…
С т е п а н (поднимаясь). У скаутов научился?.
К о л ы в а н о в. У беляков тоже кое-чему можно научиться.
С т е п а н. Не понимаешь ты меня, Леша. Ну, что мы делаем? Броневики латаем, с ружьем по садику разгуливаем. А я, может, такое хочу совершить, чтоб сразу в мировом масштабе!
К о л ы в а н о в (смеясь). Гордый ты!
С т е п а н. Ау нас вся фамилия гордая!
К о л ы в а н о в. Ладно! Будут у нас дела и в мировом масштабе! Становись! Смирно!..
Г л а ш а (шепотом). Степа…
С т е п а н. Ну?
Г л а ш а (сунув ему самокрутку). На, покури.
С т е п а н. А сама?
Г л а ш а (не сразу). Никогда я не курила. И не буду!
С т е п а н. Брось!..
Степан чуть не выронил винтовку от удивления, широко раскрыл глаза и уставился на Глашу. Та рассмеялась.
К о л ы в а н о в. Что за смешки?.. Слушай мою команду! В патруль назначаются бойцы — комсомольцы отряда особого назначения — Жарков Степан, Зайченко Федор, Солдатенкова Настя…
Затихает голос Колыванова. Гаснет свет на игровой площадке. В луче прожектора, у стенда, С т е п а н.
С т е п а н. По петроградским улицам люди в ту пору ходили по-разному. Одни выходили из дому только днем, и то по крайне неотложным делам: отстоять очередь за пайковой осьмушкой хлеба или выменять на толкучке вязанку дров. Патрулей они побаивались, но все-таки старались держаться поближе к ним, пока им было по пути. Другие появлялись в городе с наступлением темноты, и тогда на пустынных улицах раздавались крики случайных прохожих, слышались одиночные выстрелы и топот сапог убегавших грабителей. Эти предпочитали с патрулями не встречаться. Но с недавних пор в городе появились люди, не похожие ни на тех, ни на других. Ни драповое пальтишко, ни чесучовый летний костюм не могли скрыть их военной выправки. Редко ходили пешком, стараясь затеряться в трамвайной толчее или сесть на случайно подвернувшуюся пролетку. Останавливали они ее за три-четыре дома до нужного им, расплачивались и, когда пролетка отъезжала, улучив момент, ныряли под арку ворот, черным ходом поднимались по узкой лестнице и стучались в дверь условным стуком. Сталкиваться с патрулями им было не с руки, а если сталкивались, дело доходило до перестрелки.
Дежурить в патруле я любил. Но больше всего мне правились вот эти короткие минуты построения, когда Колыванов называл посты караулам и улицы патрулям. Тогда нам казалось, что мы уже на фронте и командир говорит не о привычных с детства улицах и переулках, а шифром обозначает места, где скопился противник, на которого мы сейчас обрушимся.
Вот и сейчас я стоял, сжимая в руках винтовку, и ждал, когда же пропоет атаку звонкая труба, тревожно заржут кони, ахнет под копытами земля, а я буду скакать на белом своем коне, почти прижимаясь к его горячей шее, чтобы удобнее было рубить наотмашь, и такими яркими будут в небе звезды, что синью заполыхает клинок в руках!
Голос Федора: «Степан! Оглох ты, что ли?»
Ну вот… Никакой у меня сабли нет, не в конном я строю, а в пешем, и пойдем мы сейчас не в атаку, а до утра будем мерять шагами пустые улицы!