Р и т а. Ты же бросил?
О с т р о в с к и й. Вот, черт возьми! Забыл!
Р и т а. И от ругани хотел отвыкать.
О с т р о в с к и й. Да ладно тебе, слушай!
Р и т а. «Овод» — твоя любимая книга?
О с т р о в с к и й. Да! И «Спартак»!
Р и т а. Красивые у тебя герои. Только в жизни все проще, Коля. И сложней… Ты стихи любишь?
О с т р о в с к и й. Песни я люблю.
Р и т а. А стихи?
О с т р о в с к и й. Не до стихов сейчас!
Р и т а (помолчав).
О с т р о в с к и й. Это что?
Р и т а. Стихи.
О с т р о в с к и й. Брось! Стихи такие не бывают! Это же про нас! Только уж больно красиво. И про ворона непонятно!
Р и т а. Учиться тебе надо, Коля!
О с т р о в с к и й. В интеллигентики не гожусь!
Р и т а. Не то ты все говоришь.
О с т р о в с к и й. Как умею.
Молчат. Совсем близко прогудел паровоз.
Пора мне… До свиданья… (После паузы.) До свиданья, товарищ Борисович.
Порывисто целует ее в губы. Быстро уходит. Рита печально смотрит ему вслед.
Темнота.
Медленно разгорается свет фонаря «летучая мышь». Он стоит на столе, освещая миску с кашей, кобуру с наганом, буденовку. О с т р о в с к и й сидит на табуретке. Закусив губу, крепко растирает ладонью колено. За окном слова команды: «Ать, два… Левой! Ать, два…» Островский с трудом поднимается. «Отряд, стой!» — слышится за окном. Появляется совсем еще молоденький п а р е н е к в ситцевой рубахе, туго перетянутой солдатским ремнем. Через плечо перекинута холщовая пастушечья сумка.
Х о р о в о д ь к о. Взяли контрабандистов?
О с т р о в с к и й. Взяли. Пограничники тебе благодарность просили передать.
Х о р о в о д ь к о. А мельника арестовали?
О с т р о в с к и й. Не нашли у него ничего.
Х о р о в о д ь к о. Перепрятал! С ними он!
О с т р о в с к и й. Последят. Ты кого это привел?
Х о р о в о д ь к о. Отряд, товарищ военком.
О с т р о в с к и й. Какой отряд?
Х о р о в о д ь к о. Из нашей деревни. Проверочку делаю.
О с т р о в с к и й. Какую проверочку?
Х о р о в о д ь к о. В Германии революция?
О с т р о в с к и й. Ну…
Х о р о в о д ь к о. В городе Гамбурге баррикады?
О с т р о в с к и й. Дальше что?
Х о р о в о д ь к о. Собрал комсу и объявил: идем на подмогу германскому пролетариату. Явка добровольно-обязательная. На сборы — два часа. Велел взять хлеба, сала, у кого нет — луку. Под строгим секретом от родителей. Разошлись они, а я сижу, переживаю. Пришли. Все до одного! Пять человек! Глаза зареванные, но пришли. Ну, я их сюда походным маршем!
О с т р о в с к и й. И чего мне с ними делать?
Х о р о в о д ь к о. Речь скажи. Дескать, мобилизация отменяется, а за геройство им честь и слава!
О с т р о в с к и й. Ох, Гриша… Перегнул ты!
Х о р о в о д ь к о. Ничего не перегнул. Самая подходящая проверочка. Все без обману!
О с т р о в с к и й. Ну, веди их в дом. Пусть отдохнут.
Х о р о в о д ь к о (в окно). Давай сюда, хлопцы!
Входят ч е т в е р о п о д р о с т к о в и д е в о ч к а с к о с о й. У нее большие испуганные глаза.
О с т р о в с к и й. А деваху зачем мобилизовали?
Х о р о в о д ь к о. Она добровольно. Со мной. Грипа это.
О с т р о в с к и й (протянул руку). Николай.
Г р и п а. Агриппина. Мы отсюда на станцию пойдем?
О с т р о в с к и й. Зачем на станцию?
Г р и п а. Грузиться. Гриша говорил, в Гамбург поедем. (Всхлипывает.) Может, поближе куда можно?
Х о р о в о д ь к о. Грипа!
Г р и п а. Маманю жалко… Убивается больно…
Х о р о в о д ь к о. Проболталась?! Ну, Агриппина!
Г р и п а. Я про сало не говорила. Сама мне дала! И цибулю…
Х о р о в о д ь к о. Цибуля-то тут при чем?
Г р и п а. Сам же велел: возьми сала или цибулю под строгим секретом. А когда я сказала, что в Германию уходим, сама мне сала дала. Только плакала очень! И косу стричь не велела.
Х о р о в о д ь к о (махнув рукой). Эх ты!
О с т р о в с к и й. Не пойдете вы никуда, ребята. Без вас управятся. А за геройство вам благодарность!
Г р и п а. И мне?
О с т р о в с к и й. Всем.
Г р и п а (с достоинством). Спасибо. А чего теперь с припасами делать?
О с т р о в с к и й. Ешьте. Голодные небось?
Х о р о в о д ь к о. Малость наблюдается такой факт.
О с т р о в с к и й. Ну и наворачивайте! Утром обратно пойдете.
Х о р о в о д ь к о (с набитым ртом). Я так думаю — скоро вся земля будет как одна республика! Для стариков и старух — где потеплее, в Италии, скажем, или в Греции какой-нибудь. Зимы там, говорят, нет! Пусть кости старые греют и в море купаются. Которые трудящиеся, конечно… А для ребятишек другая… какая-нибудь веселая страна! Чтоб горы, речки, сады, солнышко. Но чтоб зима была! В снежки покидаться, бабу слепить, на санках…