Т у ф т а. Циркуляры пишутся не для того, чтобы их нарушать!
А к и м. Какие еще циркуляры?
Т у ф т а. Сверху. А за оскорбление действием…
А к и м. Уйди отсюда!
Т у ф т а. Что?
А к и м. Уходи немедленно, пока я… (Яростно.) Ну?!
Туфта скрылся. Аким опустился на стул. Закурил. Островский присел рядом.
О с т р о в с к и й (после паузы, достав бумагу). Вот.
А к и м. Знаю, Коля… Звонили из лечебной комиссии. Пособие мы тебе выпишем.
О с т р о в с к и й. Я не за пособием пришел! Направь меня на работу, Аким. На любую! Не могу я в инвалидах ходить.
А к и м. Да ты что?! Там же написано: «Первая группа». Ты понимаешь, что это такое? Первая!
О с т р о в с к и й. Они понапишут! (Рвет бумагу в клочья.) Вот. Ничего тут не написано! Слушай, Аким… Пока у меня вот здесь стучит динамо… а оно еще стучит… я в это болото не поползу! Из строя меня выведет только смерть. И если тебе скажут, что я умер, не верь, пока сам не убедишься. Если хоть одна клетка моего предательского тела сможет жить — я буду сопротивляться. До последнего!
А к и м. Коля! Я тебе обещаю… Я сделаю все… Но сейчас считай себя в отпуску. Только в отпуску!
О с т р о в с к и й. Нет! Мне работать нужно! Иначе все. Край, Аким!
А к и м (после паузы). Ладно. Будешь работать.
О с т р о в с к и й. Спасибо.
А к и м. Да что ты, парень! (Вдруг.) Медицина… В бога душу!..
Темнота.
Зажигается керосиновая лампа, стоящая на ящиках. В ее зыбком свете угадываются фигуры людей, лежащих на двухъярусных нарах.
П а н к р а т о в. Если не сплавим лес — город останется без топлива, без света. Пять раз умри, а плоты отправить надо! Предлагаю: отпустить беспартийных, остальным остаться.
Г о л о с и з т е м н о т ы. Хлеба нет! Люди пообморозились, болеют!
П а н к р а т о в. Знаю. Хлеб будет. С теплыми вещами хуже.
Т о т ж е г о л о с. Людей на каторгу за преступление ссылают. А нас за что? Хватит! У меня жизнь одна!
Панкратов поднял лампу, осветил говорящего. Это Ф а л и н.
Ф а л и н. Что присматриваешься! Не скрываюсь. Не вор!
П а н к р а т о в. Есть решение губкома. Вот телеграмма. (Читает.) «Считать необходимым оставить на лесосплаве всех членов партии и комсомола до первой подачи дров».
Ф а л и н. Бумажки строчить они мастера!
П а н к р а т о в. Ты, Фалин, говори, да не заговаривайся! Трудно, братва, знаю. Здорово трудно! Но наше место здесь. Сбежим — люди замерзнут. Дети, старики… Надо выстоять. Как в бою!
Ф а л и н. А беспартийные уезжают?
П а н к р а т о в. Да.
Ф а л и н (слез с нар. Вынул из кармана билет. Положил на ящик). Считайте меня беспартийным.
П а н к р а т о в (после паузы. Глухо). Шкура! (Поднес билет к лампе.)
Вспыхнул картон. Панкратов поднял в руке горящий билет, освещая идущего к дверям Фалина. С верхних нар тяжело спрыгивает, почти падает О с т р о в с к и й. Он в буденовке с опущенными крыльями, шея обмотана полотенцем.
О с т р о в с к и й (хрипло). На фронте дезертиров расстреливали! Без суда! На месте!
Ф а л и н. На фронте я трусом не был! Все знают! А здесь подыхать не намерен! Вон, смотри, вповалку лежат! И не встанут.
О с т р о в с к и й. Вставай, братва! Поднимайтесь! (Умоляюще.) Хлопцы! Вставайте! Докажем ему!
Ф а л и н. Не докажешь!
О с т р о в с к и й (он еле стоит на ногах). Что же это? Выходит, его правда?
Ф а л и н. Требуй смены, ребята! А то — концы вам!
О с т р о в с к и й. Концы?!. (Вдруг.) А это видел? (И начал отплясывать отчаянную чечетку, наступая на Фалина.)
Один за другим поднимаются с нар комсомольцы, прыгают вниз. Фалин пятится к двери. Вот он открыл ее спиной. В барак ворвался ветер, заколебался огонек лампы. А Островский, качаясь, все топчется в танце, медленно выбивая что-то похожее на чечетку.
П а н к р а т о в (встревоженно). Хватит, Коля! Слышишь, друг? Хватит!
О с т р о в с к и й (хрипло).
П а н к р а т о в. Что с тобой?!
Ч е й - т о г о л о с (угрюмо). Третий день с температурой ходит. Тиф у него.