О с т р о в с к и й. Какой же он здоровый, если болит… Как огнем жжет. Давно уже…
Р а я. Что же ты молчал?
О с т р о в с к и й. А чем хвастаться? (После паузы.) Так засыпаться уговора не было… Разводиться нам надо.
Рая не может ничего сказать: губы у нее закушены. Она только отрицательно качает головой, все крепче и крепче прижимаясь мокрым от слез лицом к щеке Островского.
Темнота.
И сразу же вспыхивает свет. Это Р а я зажгла лампу над постелью Островского. Он мечется на подушках. На глазах у него марлевая повязка.
О с т р о в с к и й. Я все падаю… Хочу встать и падаю… Шагну и опять бит…
Р а я. Коля! Коленька!
О с т р о в с к и й. Но я борюсь, Аким… Слышишь? Борюсь! Из последних!
Рая выбегает из комнаты.
Бой идет… Пожар где-то рядом… Огонь прямо в глаза! (Взмахнув головой, скидывает повязку.) По коням! Вперед! Марш, марш!..
Возвращается Р а я. За ней идет доктор П а в л о в с к и й. Отстранив Раю, склоняется над постелью Островского.
П а в л о в с к и й. Дайте-ка градусник… (Осторожно.) Николай Алексеевич…
О с т р о в с к и й. А?!
П а в л о в с к и й. Это я…
О с т р о в с к и й. Михаил Карлович… Ночь сейчас?
П а в л о в с к и й. Утро.
О с т р о в с к и й. Это солнце такое красное?
П а в л о в с к и й. Нет, голубчик… (Вынул градусник.) Так… Раиса Порфирьевна, придется вам сходить в аптеку. (Выписывает рецепт.) Я пометил, что срочно…
Р а я. Я быстро, Коленька! (Выходит.)
П а в л о в с к и й. Совсем не спали?
О с т р о в с к и й. Какой тут сон…
П а в л о в с к и й. Сильные боли?
О с т р о в с к и й. Кино до утра смотрю.
П а в л о в с к и й. Кино?.. Это как же, простите?
О с т р о в с к и й. До вашего прихода эскадрон в атаку вел… Пожар кругом, дым глаза ест…
П а в л о в с к и й (профессионально). Сильно жгло?
О с т р о в с к и й. Глаза-то? Очень.
П а в л о в с к и й. Понятно…
О с т р о в с к и й. Конь подо мной горячий, необстрелянный. Чуть не скинул!.. А вчера почему-то дредноутом командовал… Так на мостик по тревоге бежал — до сих пор кажется, что ноги гудят!.. Вы не смейтесь, Михаил Карлович… Это не сны какие-нибудь! Лежу и вижу все! Как в кино!
П а в л о в с к и й (грустно). Я не смеюсь. Это часто бывает в таких случаях…
О с т р о в с к и й. В каких?
П а в л о в с к и й (неопределенно). При воспалительных процессах…
О с т р о в с к и й. Еще бегаю я все время. И танцую!
П а в л о в с к и й. Танцуете?!
О с т р о в с к и й. Мысленно, конечно… Я ведь это все помню.
Молчат. За стеной возникли звуки трубы. Музыкант разучивает все ту же странную тревожную мелодию.
П а в л о в с к и й (прислушиваясь). Вам мешает?
О с т р о в с к и й. Нет… Я привык. (После паузы.) Всегда он это играет… Не знаете что?
П а в л о в с к и й. Знаю. Бетховен. Девятая, симфония.
О с т р о в с к и й. Как это люди музыку сочиняют?
П а в л о в с к и й. Сначала, наверно, видят то, о чем хотят написать. А потом приходит мелодия.
О с т р о в с к и й (вздохнув). Видят…
П а в л о в с к и й. И слышат… Хотя Бетховен был глухой.
О с т р о в с к и й. Глухой? Сочинял музыку?
П а в л о в с к и й. Да. Огромной силы воли был человек!
О с т р о в с к и й (задумчиво). Воля у меня вроде есть… Силенок не хватает…
П а в л о в с к и й. Вы это, собственно, к чему?
О с т р о в с к и й. Да так…
На пороге комнаты появляется запыхавшаяся Р а я.
Р а я (протягивая лекарство). Вот, Михаил Карлович…
П а в л о в с к и й. Благодарю вас. Примите-ка, Николай Алексеевич… (Дает Островскому запить.) Так-с. И постарайтесь уснуть.
О с т р о в с к и й. Спасибо вам, Михаил Карлович.
П а в л о в с к и й. За что же? Помилуйте!
О с т р о в с к и й. Значит, глухой он был?
П а в л о в с к и й. Кто? Ах, да! Бетховен. Девятую симфонию писал совершенно глухим. Ну-с… Я еще загляну. До свиданья, Николай Алексеевич.
О с т р о в с к и й. До свиданья.
Михаил Карлович выходит. Рая провожает его.
(После паузы.) Рая!