О с т р о в с к и й. «Все течет, все изменяется»?
А к и м. Смотри-ка! Образовался!
О с т р о в с к и й. Интеллигентом еще обзови!
А к и м. Обидишься?
О с т р о в с к и й. Рабочий я.
А к и м. А Ленин — интеллигент.
О с т р о в с к и й. Брось!
А к и м. Музыку любил, языками владел.
О с т р о в с к и й. Ну… За границей он жил…
А к и м. В России учился. На Волге.
О с т р о в с к и й. В царской гимназии.
А к и м. Хуже учили, думаешь?
О с т р о в с к и й. Да ну, Аким. Я ведь серьезно.
А к и м. Я тоже. Еще гордиться будешь, когда тебя интеллигентом назовут. (Помолчав.) Ты вот добиваешься: ради чего все? Ради чего ты?! Вот что главное. Одной веры в общее дело теперь мало. Ты думай о том, где больше пользы принесешь этой нашей вере. Делом! А не клятвами и заверениями. Пора учиться понимать жизнь во всей ее сложности, Коля… А подлинная интеллигентность, если хочешь знать, — умение мыслить. (После паузы.) Умирали бойцы и умирать будут за идею. Это подвиг. Я понимаю. Но, по-моему, дважды подвиг — жить во имя этой идеи. И не просто жить, а идти вперед — ошибаясь, падая, набивая шишки, — но вперед!.. А то у нас некоторые садятся посреди дороги и празднуют свое торжество. Фальшивое! Напоказ! А нам еще шагать и шагать…
О с т р о в с к и й. Значит, были бойцы, полки, армии, а теперь просто люди? Человеки! А Бабенко? Целоваться мне с ним?
А к и м. Ты вшей в окопах бил?
О с т р о в с к и й. Приходилось.
А к и м. Считай, что недобил. Они, брат, теперь не те, что в девятнадцатом на плакатах рисовали. В толстовках ходят, в гимнастерках. (Невесело.) От десяти до четырех социализм строят, после четырех анекдоты про него рассказывают. (Помолчав.) И вот еще что… Больно мне было тебя таким увидеть. Больно и горько… Побереги себя, Коля! Мы врачей не очень жалуем, но надо. Ничего не попишешь! Считай это партийной нагрузкой.
О с т р о в с к и й. Партийной?
А к и м. Проверку пройдешь. Здесь или в Москве. Если таких парней выкидывать, кому же оставаться?
О с т р о в с к и й. Я себя вне партии не считаю.
А к и м. Правильно делаешь! Верю я в тебя. Не в утешение говорю. Этого не умею. Верю, и все! Найдешь ты себя. Где, как… не знаю… Но найдешь.
Опять зазвучала за стеной труба. Трепетно и светло, как призыв к жизни, борьбе, победе.
Что там у тебя за оркестр?
О с т р о в с к и й. Сосед мой. Трубач…
А к и м. Завтра же переезжай.
О с т р о в с к и й. Нет.
А к и м. Последним хочешь корабль покинуть?
О с т р о в с к и й. Плохо это?
А к и м. Да нет… Ничего.
О с т р о в с к и й (после паузы). Если книжка выходит… Сколько штук печатают?
А к и м (растерянно). Шут его знает, парень… По-разному… Тысяч пятнадцать, десять… Зачем это тебе?
О с т р о в с к и й. Десять тысяч! Это же целая дивизия! Я знаю, что мне делать, Аким! Вижу, куда идти! Понимаешь, вижу!
Медленно разгорается свет в зрительном зале. До полного.
Значит, мы еще побузотерим! А если все… Край… Ночь… (Откинув одеяло с ног, встает с постели. Легко идет вперед. К самой рампе.) Рубайте за меня! Рубайте, братишки! Рубайте!..
Сигналом атаки звенит труба. На зеленом взгорье, где во время боя играл полковой оркестр, стоит трубач. В штатском. И в буденновском шлеме на голове.
ВСАДНИК, СКАЧУЩИЙ ВПЕРЕДИ
Пьеса в 4-х действиях
А р к а д и й Г о л и к о в (Г а й д а р).
П е т р А л е к с е е в и ч Г о л и к о в — его отец.
Ш м а к о в — подмастерье.
В и к т о р К а р т а ш е в }
С е м к а О л ь ш е в с к и й }
Т и м к а Ш т у к и н } — реалисты.
Д я д я И л ь я — кладбищенский сторож, отец Тимки.
И в а н С т е п а н о в и ч С у х а р е в — рабочий, командир партизанского отряда.
Ч е л о в е к в ф у р а ж к е — отец Карташева.
Ч у б у к }
А х м е т }
Ц ы г а н е н о к } — партизаны.
Ж и х а р е в — штабс-капитан.
П а х о м о в — его денщик.
П о р у ч и к Б р а в и ч.