Ш у р а (выглянув из-под плаща). Дождик прошел… Слышишь, Толя?
А н а т о л и й. Слышу. (Увлекает ее обратно.)
Ш у р а. Свет зажгли.
А н а т о л и й. Пусть!
Ш у р а (после паузы). Толька! А про тебя в газете все наврали!
А н а т о л и й. Это почему же?
Ш у р а. Написали, что ты маяк, а ты не светишься!
А н а т о л и й. Дурочка!
Ш у р а. Подожди, Толя… (Сбрасывает плащ, поправляет волосы.) Холодно как стало после дождя!
А н а т о л и й (закуривая). Осень…
Ш у р а (негромко).
А н а т о л и й. Это чье сочинение?
Ш у р а. Блока.
А н а т о л и й. Память у тебя дай боже! Со школы помнишь?
Ш у р а. Недавно выучила.
А н а т о л и й. К ноябрьским, что ли? Не подходит вроде.
Ш у р а. Для себя. (После паузы.) А ты и вправду не светишься.
А н а т о л и й. Что я, по-твоему, святой, чтобы светиться?
Ш у р а (не принимая шутки). В глазах иногда у людей свет бывает. Особенный какой-то. Лучатся глаза. А ты сытый, довольный, важный!
А н а т о л и й. Начинается! Ну, буду голодный ходить. Легче тебе станет?
Ш у р а. Да не про это я говорю! Не хотел ведь ты с бригадиров уходить. Если честно, не хотел?
А н а т о л и й. Ну, не хотел.
Ш у р а. Мы тебя заставили. Верно? А в газете тебя как героя расписали. «Отказался от денег, встал к станку, призывает последовать!»
А н а т о л и й. Что же мне, опровержение надо было написать?
Ш у р а. Пенки снимать не надо! Опять в президиумах сидишь, на слетах выступаешь: «Наш почин, практика, опыт!» Василий бы себе такого не позволил.
А н а т о л и й. Не все же такие железобетонные!
Ш у р а. Здорово ты в людях разбираешься. Железо в нем есть, это точно. А весь бетон у тебя остался.
А н а т о л и й. Спасибо!
Ш у р а. Пожалуйста!
А н а т о л и й (после паузы). Не понимаешь ты, Шурка… Думаешь, карьеру я делаю? А что на виду — так это для нас полезно.
Ш у р а. Что значит «полезно»?
А н а т о л и й. Ну, мало ли… Нам не по шестнадцать лет, чтобы в садиках сидеть.
Ш у р а. Неужели ты из-за этого? Врешь, Толька! Ну, тщеславный, покрасоваться любишь. Но чтоб так? Неужели ты можешь?
А н а т о л и й. Можешь, не можешь! Я человек или плакат нарисованный? Семью я хочу иметь, детей! Разрешает мне это моральный кодекс или нет?
Ш у р а. На здоровье!
А н а т о л и й. А ты?
Ш у р а. Что я?.. Не обо всем же вслух говорить можно…
А н а т о л и й. Дурак я, выходит, что сказал?
Ш у р а. Прямострунный ты.
А н а т о л и й. Это что же такое?
Ш у р а. Рояль такой есть. Звук у него неглубокий…
А н а т о л и й. Ну, знаешь! Сегодня я тебе рояль, завтра барабаном назовешь. Тебе, значит, квартира не нужна? Ты выше этого, да?
Ш у р а. А ты, пока квартиру не получил, горишь на общественной работе, а получишь — гори эта работа огнем!
А н а т о л и й. Я не за квартиру работаю!
Ш у р а. Выходит, что за квартиру. А такой ты мне не нужен!
А н а т о л и й. Погоди, Шура… Послушай!
Ш у р а. Не надо, Толя. Не могу я сейчас с тобой разговаривать. (Уходит.)
Анатолий бежит за ней. Появляется А л е к с е й. Он одет во все новое и от этого чувствует себя очень неловко. Старательно поддернув брюки, садится на скамью. Входят З и н а и м о р с к о й с т а р ш и н а в наглаженной форменке и ослепительных клешах.
С т а р ш и н а. Исключительно трудный был поход!
З и н а. В тропиках плавали?
С т а р ш и н а. Точно! В Бискайке пошвыряло будь здоров! Двух человек за борт смыло. Пришлось личную отвагу проявлять.
З и н а. В воду за ними бросились?
С т а р ш и н а. Не совсем точно. У нас имеются более совершенные средства.
З и н а. Какие же?
С т а р ш и н а. Военная тайна, Зиночка. Присягу давал!
А л е к с е й. Спасательный круг он кинул. А то еще плотики надувные есть.
З и н а (старшине). Правда?
С т а р ш и н а. Гражданин не в курсе. Салага еще!
А л е к с е й. Сам ты салага! Моряк — вся корма в ракушках!
Зина прыскает.
С т а р ш и н а. За такие слова можно и прогуляться!
А л е к с е й. Пошли!
З и н а. Еще чего! (Старшине.) Это Лешка Лапин. Из нашей бригады.