К е ш а. Было когда-то…
С е р г е й. А в цирк?
К е ш а. И в цирк. Все было.
С е р г е й. А у меня не было.
Молчат.
А н а т о л и й. Какое у него там инородное тело? Осколок?.. Он разве воевал?
К е ш а. Непохоже. Ему лет сорок… Меньше даже… В войну мальчишкой был.
А н а т о л и й. Может, на заводе? Стружка или еще чего?
С е р г е й (помолчав). Летчик он.
К е ш а. Кто?
С е р г е й. Алексей Александрович. Штурманом летал.
К е ш а. Брось!.. Не говорил он никогда.
С е р г е й. Сам недавно узнал…
Медленно гаснет свет. В луче прожектора только лицо Сергея. Вот и оно уплывает в темноту, и высвечивается комната в квартире Ледневой. Из прихожей слышен голос Екатерины Васильевны: «Проходите, Леша… Я только еду в холодильник суну!..» В комнату входит А л е к с е й К о р з у н о в. Осматривается. Увидел висящие в простенке летный шлем, ларинги, потертые кожаные перчатки. Взял в руки шлем, и мы вновь вдруг услышали прерывистый гул теряющего высоту самолета и взрыв!.. В комнату вошла Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Зашиваюсь с хозяйством! Дежурство, две плановые операции, «скорая» еще подкинула… Есть хотите? А кофе?
А л е к с е й. Спасибо. Нет. (Повесил на место шлем.)
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Убрать хотела, Сережка не разрешил.
А л е к с е й. Ему сколько тогда было? Года два?..
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Три. (Помолчав.) Я вас с Митей почему-то все время курсантами вспоминаю. Как в волейбол играли… Потом мороженым объедались… А потом вы меня вдвоем до дому провожали. Помните?
А л е к с е й. Я все помню.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Как вчера было… Неужели уже восемнадцать лет, как Митя…
А л е к с е й. Летчики не умирают, Екатерина Васильевна, они просто улетают.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Уж очень надолго… А что вы меня по отчеству? Тогда и я буду.
А л е к с е й. Вам можно без отчества.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. А вам нельзя?
А л е к с е й. Наверно, можно. Но трудно.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. По-моему, без отчества легче.
А л е к с е й. Мне нет.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Почему?
А л е к с е й. Вы знаете.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Ничего я не знаю.
А л е к с е й. Тогда тем более.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а (неловко меняет разговор). Как там у вас Сергей? Никогда про завод не расскажет. Один ответ: «Нормально».
А л е к с е й. Разговорчивый парень.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Вы тоже.
Алексей промолчал.
Почему вы не хотите, чтобы я рассказала Сережке, что вы летали с его отцом?
А л е к с е й. Незачем.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. А все-таки?
А л е к с е й. Ну… Сейчас я для них такой же рабочий, как и они, только стажа побольше. А узнают, и начнется: «Летчик, штурман, летал, погибал…» Лишнее.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Что-то вы недоговариваете.
Алексей опять промолчал.
А к нам почему не заходите?
А л е к с е й. Вот, зашел.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. А если бы я вас на улице не встретила? (Не получив ответа.) Как здоровье?
А л е к с е й. Нормально.
Оба рассмеялись.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. В армию уходил мальчишкой, вернулся взрослый… и чужой. Он ведь летчиком мечтал стать. Как отец. Не прошел в училище по зрению… В институт не захотел… Ну и загремел в армию. Хорошо еще тут, поблизости… Кирилл Афанасьевич помог… Профессор Сикорский. Устроил в летную часть, в караульную роту.
А л е к с е й. С земли на самолеты смотреть?
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Очень уж хотелось, чтоб поближе… Потом на БАМ рвался… Теперь вот мотоциклом увлекся…
А л е к с е й. Что ему на БАМе делать? Там специалисты нужны. Потаскать, подержать и в палатку с гитарой — это в четырнадцать лет еще можно, а в двадцать или ты человек, работник, или — «а я еду, а я еду за туманом!».
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Двадцать — не так уж много, Леша.
А л е к с е й. Возраст декабристов.
Е к а т е р и н а В а с и л ь е в н а. Разве? Никогда не задумывалась… (Помолчав.) И с девочками этими… Что у них там происходит? Ничего не понимаю. Старая я, наверно. Да, Леша?