Эрик Лаксман, финн, чьи работы барон весьма тщательно изучил, провёл походы в Азию ещё при Екатерине II, которая удостоила его звания Академика Российской Санкт-Петербургской Академии Наук. Это было почти полтора века назад.
После Лаксмана совершил экспедицию профессор Шегрен. Продолжил изучение финно-угорских народов Азии и Европейской России Маттиас-Алексантери Кастрен.
Маннергейм также познакомился с их работами. Кастрен составил во время экспедиции словари языков исчезающих финно-угорских народов Сибири. Шегрен же в 1828 году сделал первые записи рун Калевалы в деревне Бойница от рунопевца Онтрея Малинена[8]. Барон помнил, как жал ему руку, провожая в экспедицию, председатель Финно-угорского общества Отто Доннер. Они сидели в особняке Доннера в Хельсинки, пили кофе. Поблескивали расписные фарфоровые чашки и блюдца в колеблющемся пламени канделябров, белая манишка и домашний костюм хозяина выглядели строгими и скромными. Волосы на голове Доннера были такими же белыми. как его воротничок. И Маннергейм пришёл в штатской одежде.
— Для вас, господин барон, это редкая возможность принести великую пользу своему народу, своей нации. Вы ведь, не были на Востоке?
— Нет, профессор, пока не был.
— С вашими знаниями, барон, с вашим энтузиазмом, да ещё и экзотическим интересом к Востоку, — Доннер широко улыбнулся, — вы сможете сделать многое. Тем более с такой поддержкой военного ведомства России.
— Спасибо, Отто, что вы считаете меня таким знающим и способным провести эту миссию. Я тоже надеюсь справиться. — И барон в свою очередь улыбнулся.
— Эти поиски лингвистических, языковых корней, дорогой Густав, время от времени дающие результаты, помогают нам открыть неизвестные страницы истоков нашей культуры. Финны — европейская нация, но корни наши произрастают из языков и культуры древних народов... Мы их ищем и в Азии, и в Китае...
— И в Древнем Риме тоже.
— Конечно, дорогой Густав, конечно. И ваш этот предстоящий, и я думаю, долгий поход в Азию, многое даст нам, я уверен в этом, барон.
— Я тоже на это надеюсь, профессор, и очень рад, что вы верите в меня, в успех моей миссии.
— Верю, Густав, очень верю.
Старый, совершенно седой финский лингвист, которому тогда уже было за семьдесят, один из известнейших профессоров Хельсинкского университета, узнав о готовящейся поездке Маннергейма, разыскал его и пригласил. Как бы на напутственную беседу за чашкой чёрного кофе...
Маннергейму это было приятно. Он с удовольствием пришёл на беседу с учёным. И тот дал ему несколько конкретных полезных советов. Об исчезающих народах Азии, о представителях финно-угорской семьи языков, о мелких остатках исторических народностей, в прошлые века и тысячелетия растворившихся в Китае, в Азии...
— Даже несколько слов, неизвестных нам, если будут вами записаны, — это уже бесценная находка...
— Я постараюсь, Отто, постараюсь.
Сейчас, вспоминая с теплом в душе слова старого профессора, барон думал и о том, со сколькими людьми в малоизвестных, таинственных районах Азии, Китая ему доведётся встречаться, общаться, записывать эти беседы.
Ночевали в долине, куда спустились перед вечером. Бумага от начальника ошского гарнизона была принята местным поручиком с почтением. Каравану предоставили несколько юрт, и полковник, едва коснувшись подушки, заснул, как убитый.
А приснился ему огромный китайский дракон, с огненным языком и жёлто-зелёными чешуйчатыми крыльями. Дракон готовился напасть на нескольких китайских людей, впереди которых стояла очень красивая китаянка. Она, хоть и раскосая, но почему-то была похожа на его сестру Софью, которую он всегда любил и уважал. Как это бывает во сне, он оказался безоружен и вдруг увидел большую и старую фитильную пушку, заряжающуюся с дульной стороны при помощи банника. Он внезапно почему-то понял, что орудие заряжено и стал наводить его на дракона. Тот вертел зелёным хвостом и огненным языком и терял время. Но вот барон поджёг фитиль и поднёс его к запальнику пушки. Полковник увидел, как громыхнуло и полыхнуло огнём орудие... и проснулся.
Голова немного ныла. Наверное, от нелепого, дурацкого сна. В сны он не верил. Да и снились они редко. Уставая от перегрузок, а работал он всегда много, спал обычно крепко и без снов. А такая странность... вообще приснилась впервые. Хоть в сны и не верил, а подумал: к чему бы это?
Едва рассвело, как караван снова двинулся в путь, и ещё до полудня путешественники пришли в самое дальнее пограничное российское поселение — Иркештам.