— Сколько уже лет прошло, Егор...
— Почти тридцать... совсем молодыми были. Встретились бы на улице, не узнали бы...
— Да... пожалуй, Денис...
— Ты где воевал-то после Первой мировой?
— В девятнадцатом воевал на Волге, потом против Каппеля в армии Тухачевского под Златоустом...
— Не надо сейчас этих имён называть... — Волохов улыбнулся.
— Да-да... — Вересаев слегка искривил губу. — А ты?
— Я тоже и против Врангеля, и на Халхин-Голе был...
— Разрешите, товарищ генерал?
Вошёл Белов. Быстро поставил бутылку водки, тушёнку, огурцы, хлеб, масло, кружки.
— Да... Целая эпоха прошла, Денис... Но мы... ещё ничего!
— Конечно, Егор.
— А ты знаешь... Сегодня погиб Зеленцов...
— Какой Зеленцов?
— Да тот самый, Саша, ротмистр из кавбригады... нашего Густава...
Фамилию и слово «барон» Вересаев не произнёс. Волохов кивнул.
Выпили по полкружки.
— Помню Сашу Зеленцова, — генерал наклонился почти к самому уху Вересаева, — из Гродненского гусарского полка, князь...
— Он...
Волохов так же, шёпотом:
— В общем, у меня, как будто ничего, спокойно насчёт этого. Особист человек вроде свой. Но... кто их знает... Найдётся, кому стукнуть. А нам воевать надо, а... не оправдываться. Хотя и не оправдаешься, если попадёшь.
— Это уж точно.
Перешли на нормальный негромкий говор:
— Всё слышал о нашем Густаве?
— Конечно. Сводки читаю все, как и ты, генерал.
— Да, Егор. Высокий он человек, в прямом и переносном смысле. А я его умные приёмы, которым он нас учил тогда, всегда в боях использую. Немало побед благодаря этому было.
— Да и я тоже, Денис. Талантливые приёмы полезны всегда. Только у меня масштаб поменьше.
Оба как-то устало и грустно улыбнулись. Но и у Волохова настроение оставалось тяжёлым. Хотя — и встреча. И барона вспомнили. И Егор рядом. Жаль Зеленцова... А многих сегодня... до боли жаль. Война, неутомимая и неумолимая, ежедневно, ежечасно собирает свою кровавую дань.
Вересаев сидел, обхватив голову руками. Зеленцов... совсем родной человек. Столько вместе... И как теперь он явится к Кате? Что скажет? Если, конечно, сам вернётся с войны.
— Он давно воевал с тобой? Саша Зеленцов?
— Ещё с Гражданской. И всё рядом. Что я сестре его скажу теперь? Она ведь жена моя...
— Да... — только и добавил Волохов.
Помолчали.
— Тяжело далась нам эта победа. Стольких потеряли... — Волохов пригладил рукой седые волосы. — Но танки у нас хорошие. Да и тактика боя передовая. Включая, конечно, приёмы, отработанные ещё тогда нашим первым генералом.
— Всё-таки, наш генерал Густав — высокий человек.
— Так, Денис. Высота, она от природы даётся. Кому суждено быть высоким, тот низким не будет.
— Давай, Егор, выпьем за высоту души человеческой.
— И ума тоже!
— И ума...
Звёздная июльская ночь повисла над генеральской палаткой, над огромным полем танкового побоища, над притихшей Окой.
Когда собираются в палатке, в квартире, в поле, за столом с кружками старые товарищи, они пьют не для пьянства. А для воспоминаний. И ночная солдатская кружка с горькой и жгучей водкой тревожит душу. Но и успокаивает её. Усталую душу солдата, над которой висят полночные звёзды.
31. ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ ХЕЙККА
1944. Август. Сентябрь.
Матти Хейкка лежал, вдавившись в землю, подбородок его вошёл в мох, и только каска чуть возвышалась над почвой, покрытой этим зелёным и ароматным сфагновым мхом. Но и каска была скрыта от противника густым вереском, возвышающимся над землёй более чем на четверть метра. Перед глазами чернели ягоды. Сквозь эти стебли вереска Матти хорошо видел идущий прямо на него танк Т-34.
Сам он, фельдфебель Хейкка, лежал в маленьком круглом окопе, высунув из окопа голову и маскируясь стеблями вереска. В правой руке сжимал тяжёлую и большую противотанковую гранату. Она была прямоугольной формы, размером почти с его каску, и с деревянной ручкой. Если попасть гранатой под гусеницу, то танк будет подорван. Может, даже и загорится, но, в любом случае, дальше не пойдёт никуда.
Матти напряжённо смотрел на стремительно идущую прямо к нему по лесной дороге серо-зелёную машину, и все его нервы и жилы были натянуты и насторожены, как сжатая пружина боевого взвода его автомата.
Здесь, западнее Суоярви и на север от Питкяранты, в лесу, оказалась позиция его батальона, после отступления, которое случилось три дня назад. Батальоном теперь командовал молодой капитан Итконен. Бывшего комбата, старого сослуживца и товарища, который провоевал с Хейккой с восемнадцатого года, убило две недели назад, ещё на Карельском перешейке, под Виипури. Там полк воевал с сорок первого, с начала войны. Но две недели назад их войсковая часть попала под шквальный огонь русских «катюш», реактивных снарядов, после которых земля переворачивалась и горела, а холмы становились воронками. Этот ад тогда длился около часа. А может, полчаса. Никто не подумал о времени. Этот артиллерийский обстрел показался вечностью. Хейкка тогда еле раскопал сам себя. Позиции всего полка были сровнены с землёй, которая вся горела. Тысячи и тысячи этих смертоносных реактивных снарядов накрыли линию обороны дивизии, в которую входил полк Пяллинена. Многих других не досчитались после этого в строю.