— Слушаюсь, Ваше превосходительство!
Продиктовав ещё один приказ о перегруппировке частей и подготовке их к маршу, генерал вышел из палатки. Часовые вытянулись, приветствуя его. Адъютант и офицер охраны наблюдали за ним. Они знали, что барон не любит опеки. И поэтому наблюдали незаметно. Но охранять надо было. Война.
Все уже слышали в бригаде, как недавно, буквально несколько дней назад, неподалёку, здесь же, в Южной Польше, во время прогулки по подобному фронтовому лесу на генерала набросились два здоровенных австрийца с тесаками.
Могучий, почти двухметрового роста, барон, тренированный и крепкий, задержал обоих. Одного ударом сбил сразу, другого скрутил. И двоих охотников за генералом, побитых и потрясённых, сдал своей личной охране.
Сейчас он смотрел на эти сосны и мягкую землю и думал о России, которой служил, о Суоми, где давно уже не был. Уже год, как не ездил в родные места, куда его тянуло всегда. Там не такая мягкая земля, как здесь, в Польше. Там скальный и обомшелый лес. Но как он пахнет! И хвоей, и морем, и солёными ветрами.
6. ОГНЕННЫЙ ВЕЙКСЕЛЬ
1914. Октябрь.
Уже четвёртый раз после рассвета австрийцы шли в атаку на позиции наших стрелков. И приходилось им очень тяжко. Наблюдательный пункт Маннергейма расположился на возвышенности среди густых зарослей березняка. Сначала противник обрабатывал русские позиции артиллерией. И барон с горечью смотрел, как тяжёлые, калибра четыре с половиной дюйма, гаубичные снаряды превращали в огненное месиво окопы, брустверы, боевые оборонительные порядки русских стрелков.
Но он, конечно, не просто наблюдал. По его приказу эскадроны, быстрые и сразу ускользающие от врага, как раз и не давали австрийцам взять позиции стрелковых бригад. Две эти бригады должны были не допустить противника к берегу Вейкселя, небольшой польской реки, возле которой и развернулось тяжёлое сражение.
Внезапная тишина ударила по ушам. Неприятельские гаубицы смолкли, и барон вдруг понял, почувствовал своей тонкой и глубокой фронтовой интуицией, что австрийцы сейчас начнут решающий штурм. Это будет не просто атака. Это будет свирепый и отчаянный рывок, обязательно рассчитанный на прорыв обороны. Но, если они прорвут оборону, тогда русские части будут сброшены в реку, смяты, уничтожены.
— Адъютант! Коня!
— Ваше превосходительство?!..
— Быстро!
— Слушаюсь!
Через несколько минут, слегка пригнувшись к седлу, с шашкой в руке генерал мчался во главе своих стремительных уланских эскадронов.
С правого фланга конница навалилась на врага, смешивая его ряды, сбивая строй, стреляя на скаку и вырубая пехотинцев шашками.
Австрийская артиллерия молчала. Потому что стрелять пришлось бы по своим.
Подвижные и быстрые уланы развернули конные пулемётные установки. Зарокотал жёсткий кинжальный пулемётный огонь, и от самых русских окопов почти ворвавшиеся туда австрийцы были отсечены.
Их было во много раз больше, чем обороняющихся русских, но они пятились, падали под пулями станковых пулемётов. Этот неожиданный для противника, отважный бросок гвардейской уланской конницы спас сотни жизней русских солдат. А может, и тысячи. Потому что, прорвав оборону, части австрийцев наверняка усилили бы прорыв. А там... Трудно даже предсказать, что бы получилось. Оборону необходимо было удерживать, пока вдоль берега Вейкселя двигались русские войска.
Две стрелковые бригады генерала Дельсаля прикрывали отход войск вдоль берега. Генералу Дельсалю и была подчинена в этой операции гвардейская кавалерийская бригада для мобильной поддержки обороняющихся стрелков. И отважные, сокрушительные эскадроны Маннергейма в этой стремительной и мощной атаке буквально спасли стрелков от гибели.
Но и здесь барон Маннергейм оказался предусмотрительным. По его приказу, как и в прежней операции, после взятия Яновиц, полковник Головин с подвижным резервом зашёл с левого фланга противника на случай именно такой атаки, которую барон не только допускал, но и планировал на подобную особо трудную ситуацию для обороняющихся стрелков.
И гвардейские гусары Головина обеспечили кинжальный огонь с другого, левого фланга неприятеля.
После отбитых австрийцев и немцев[12], понёсших в этой атаке весьма ощутимые потери, быстрые эскадроны частей Маннергейма покинули поле боя. Но противник пока не возобновил артиллерийского обстрела. Скорее всего, потому, что уже смеркалось. А артиллерийский налёт без последующего наступления аккуратные и бережливые австрийцы и немцы, видимо, посчитали расточительством снарядов.