***
Комната была небольшой и абсолютно белой, стерильной как пустой холст: минимум мебели, маленькая ванная и пластиковое окно с решетками. Над столом висел телевизор, рядом с которым был прилеплены два листа бумаги, повествующих о правилах лечебницы и расписании дня. Разобрав одежду и застелив постель привезенным с собой дорогим бельем, девушка какое-то время пыталась смотреть телевизор, но рекламные паузы, прерывающие фильм каждые пять минут, отбили это желание напрочь. Пастель и альбом для рисования привлекли ее взгляд, и она начала творить, позволяя руке самой двигать мелок по бумаге. Только сейчас пришло понимание, что приступы спонтанного рисования не посещали ее с детства.
Черные штрихи намечали контуры фигур, и в них она узнавала людей, которые преследовали ее во снах. Снежана никогда не любила этот цвет, темнота и все, что с ней связано, пугала ее с детства. Пальто на вешалке или штора, все это по ночам превращалось во врагов, готовых напасть из угла. Детская комната, днем такая безопасная и светлая, в сумерках становилась жутким местом, заполненным монстрами. Когда у нее появилась своя квартира, она добилась минимализма в интерьере, спрятав все лишние вещи в гардеробной, и установила люстру с ночным режимом освещения, чтобы ей было уютно.
Закрасив черным почти весь лист, девушка взяла следующий мелок, красный. Для нее это всегда был цвет гнева и ярости, привычных, ярких, но нежеланных эмоций. Языки пламени поползли вверх, заполняя пустые участки, и, вместе с каждым штрихом злость, сидящая где-то глубоко внутри, медленно просачивалась наружу. Прорисовав все фигуры кроме одной, последней, она взяла для нее третий цвет, нежно-сиреневый. Фиолетовые оттенки были для Снежаны чем-то родным, хотя ее психолог утверждал, что это свидетельствует о непостоянстве характера и склонности к депрессиям.
Закончив, она слегка поморщилась: на картинке была изображена девушка в белом платье, а за ней следом бежали обезображенные люди, перепачканные в крови и грязи. На заднем плане полыхали огнем столичные небоскребы, упиравшиеся в черное, как смола, небо. Странная штука подсознание, оно никогда не подсовывало ей бабочек и цветы, только подобные странности. Это не огорчало, в подобных рисунках было свое мрачное очарование. Открыв чистую страницу, она взялась за новый набросок. В легких штрихах, почти сразу проступили глаза Константина Сергеевича, наполненные кровожадностью. Маленькие язычки гнева превратились в пожар. Хрупкие мелки пастели с грохотом упали с колен и рассыпались по полу, ломаясь и крошась. Вырвав лист, Моль смяла его и, не вставая с кровати, запустила в мусорную корзину. Пусть этот гад знает свое место.
***
Самая лучшая часть дня - это утро. День еще не начался, ум находится в состоянии покоя и расслабленности, а тело приходит в восторг, когда от души потягиваешься в теплой постели. Снежана любила утро в любых его проявлениях, фотографы часто делают ранние съемки, а когда приходится встречать рассвет во время работы, первые лучи солнца всегда придают этим моментам что-то мистическое. «Богиня в солнечных лучах», так назвали ее однажды и сегодня, поймав их на своем лице, она почувствовала себя именно богиней. Отправиться на съемку и поработать, вот чего ей не хватало, чтобы встряхнуться. Хватит сидеть взаперти, пора вылезать из берлоги. За последние два месяца она успела забыть, что такое хорошее настроение, надо попытаться хоть что-нибудь изменить. К счастью, тут не было дресс-кода и выбор пал на приятное платье с запахом, длиной до колена. Белое с крупными красными маками и такое радостное, что на губах волей неволей появился намек на улыбку.
Первым пунктом больничного распорядка был завтрак и, благодаря запаху свежей выпечки, найти его источник было не сложно. Чистенькая, но простая столовая была заполнена людьми. Накладывая на тарелку оладьи, девушка с интересом вглядывалась в лица других пациентов. Некоторые были довольно жизнерадостными, улыбались и приветствовали друг друга, но были и те, кто больше вписывался в ее представления о психах. К примеру, странно хихикающий парень или его сосед, гипнотизирующий свой бутерброд взглядом, как заправский укротитель змей. Усевшись за свободный столик, она практически отправила первый оладушек, смачно политый медом, в свой рот, но на ее территорию, вернее на свободный стул напротив, бесцеремонно рухнуло нечто, обладающее высоким ростом и черной лохматой шевелюрой до плеч. С пафосом откинув челку со лба, это маргинальное существо поправило свою драную футболку и представилось: