В начале ХХ века в России сформировалась могущественная проанглийская группировка, намного превосходившая и германофилов, и «патриотов». Каждый из них на своем месте тянул в определенную сторону. Можно проигнорировать какого-нибудь средней руки юриста – но не сто юристов, поющих одну песню. А как проигнорируешь великого князя Николая Николаевича, самого последовательного ненавистника Германии в великокняжеской фамилии? А вдовствующую императрицу с ее «параллельным двором» и все теми же английскими нянями для царских детей?
И все равно, даже под этим немыслимым давлением царь держался, так что сторонникам войны пришлось пойти на грубый обман. Они попросту дезинформировали Николая, сказав ему, что Германия уже начала мобилизацию, хотя на самом деле это было не так, немцы тоже выжидали – и царь подписал приказ. Мобилизация в такой стране, как Россия, приравнивалась к объявлению войны. А за несколько дней до того произошло предельно странное покушение на Распутина, самого твердого и последовательного противника войны в придворных кругах, и тот лежал раненый у себя в Сибири, общаясь с царем лишь телеграммами.
А вот если бы Николай отказался подписать приказ – так ведь и войны бы не было? Да была бы война, никуда б не делась! Контрольные пакеты акций плюс могучее проанглийское лобби… была бы война! В крайнем случае, с царем могло бы что-нибудь случиться нехорошее – грибами бы объелся в постный день, или какой-нибудь террорист бомбу бросил… и регент от лица малолетнего наследника подмахнул бы все нужные бумаги.
И дальнейшие события тоже становятся связными и легко объяснимыми, стоит лишь предположить, что за ними стоял вопрос о войне и мире. Многочисленные британские политические агенты (или, на современном языке, агенты влияния), иные из которых имели конкретный материальный стимул или интерес в войне, а иные просто по глупости (зачем на дураков деньги-то тратить, когда можно подкинуть пару идеек – дешево и сердито!) схватились с противниками войны. Которые тоже действовали не из любви к Германии, а из инстинкта самосохранения (согласитесь, гибель страны этому инстинкту противоречит!)
И никаких идеалов!
Пир во время чумы
– А как ты думаешь, смогли бы они сделать это,
если бы в вашем мире нельзя было так легко купить
почти каждого… Если бы здесь могли ясно видеть —
кто друг и кто враг. И знать, что то, чего хочет от тебя
твой враг, нельзя делать ни в коем случае.
Даже если это кажется тебе самому не менее,
а может быть, даже более… выгодным.
…В интеллигентских кругах ходит легенда, что на самом деле песня «Вставай, страна огромная!» написана в 1914 году. А вот в это я категорическим образом не верю, по очень простой причине – неоткуда было в 1914 году взяться таким чувствам[43]. Война эта была для «страны огромной» чужой войной. В городах имел место взвинченный прессой определенный подъем патриотизма, да и то толпа в основном рвалась не патриотические чувства проявить, а пограбить немецкие магазины да попросту похулиганить.
Что же касается сельской России – а ведь именно оттуда в основном набиралась русская армия, – то об уровне ее самосознания хорошо сказал генерал Брусилов:
«Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герец-перц с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно».
Возможно, как-то могла бы сработать идея освобождения Константинополя – если бы не религиозный кризис. Как воспринималась в народе эта идея в начале ХХ века, рассказывается в повести Гайдара «Школа», в описании все того же митинга.
«– Мир после победы? – говорил Баскаков. – Что же, дело хорошее. Завоюем Константинополь. Ну прямо как до зарезу нужен нам этот Константинополь!.. Я тебя спрашиваю, – тут Баскаков ткнул пальцем в рябого мужичка с уздечкой, пробравшегося к трибуне, – я спрашиваю: что у тебя, немец либо турок взаймы взяли и не отдают? Ну, скажи мне на милость, какие у тебя дела могут быть в Константинополе? Что ты, картошку туда на базар продавать повезешь?..
Рябой мужичок покраснел, заморгал и, разводя руками, ответил высоким негодующим голосом: