— Как же тебя зовут, вислоухий?
ВСАДНИКИ на станции Роса
Владислав КРАПИВИН
Рисунки Е. МЕДВЕДЕВА.
ПОВЕСТЬ
Хорошее было у станции название. Очень для нее подходящее. Мальчик пришел сюда рано утром, и, пока он брел от дороги к домику, брюки у него до колен вымокли в росе. Потому что кругом стояли высокие травы, и на них дрожали крупные водяные шарики. В шариках зажигались огоньки: малиновые, золотые, синие.
Мальчик подошел к скамейке, поставил чемодан, бросил на него потертую рыжеватую курточку, сел и стал ждать поезд.
Ждал он долго и терпеливо.
Огоньки в траве давно погасли, пришел июльский безоблачный полдень.
*
Станционный домик стоял среди лопухов и высокой овсяницы. Он был небольшой, светло-коричневый, с белыми кружевными карнизами. На коньке крыши весело торчал жестяной петух. Он будто высматривал, не спешит ли сюда из-за дальних лесов какой-нибудь поезд. Но поезда появлялись редко: станция располагалась не на главной дороге, а на боковой ветке.
У крыльца в палисаднике стояла гипсовая скульптура: мальчик и жеребенок. Низенький постамент скрывался в траве, и можно было подумать, что мальчик с жеребенком стоят прямо на земле. Будто они играли на соседнем лугу и на минутку забежали на станцию взглянуть на круглые часы, не пора ли обедать, Наверно, было еще не пора, потому что они затевали новую игру. Мальчик правой рукой обнял жеребенка за шею и чуть нагнулся, словно хотел что-то ему на ухо прошептать. Жеребенок стоял смирно, однако в каждой жилке его звенело нетерпение. Он будто говорил: «Я тебя люблю и слушаюсь, но давай поскорее перестанем шептаться и пойдем еще поскачем».
Так по крайней мере казалось маленькому пассажиру. Ему нравились гипсовые мальчик и жеребенок, чем-то похожие друг на друга— оба тонконогие, маленькие и, конечно, веселые, — и он смотрел на них, как на товарищей. И даже немного им завидовал. Но все-таки они были ненастоящие…
Дверь в домик была открыта. В маленьком станционном зале громыхала ведрами пожилая уборщица. За домиком поднимался зеленый солнечный бугор с редкими и очень прямыми березами. За березами виднелись крыши и антенны дачного поселка. Еще дальше темнел сосновый лес. Он огибал станцию с трех сторон. А на юге, за рельсовой линией, уходили к реке светлые луга и кустарники.
Было жарко и тихо (только ведра погромыхивали). Пахло смолой и гудроном от разогретых шпал.
Из-за бугра пришел серый клочкастый пес. Ростом с козу. У него были полустоячие уши, толстые лапы и озабоченная морда. Он сунулся было в дверь, но увидел уборщицу и попятился, поджав похожий на веер хвост. Улизнув от двери, пес принял независимый вид и деловито оглянулся. Тут он заметил мальчика.
С полминуты они разглядывали друг друга с любопытством и чуть настороженно. Потом пес медленно двинулся к мальчику и остановился в трех шагах.
— Чего тебе? — сказал мальчик. Сказал не сердито, а с неловкостью, как говорят с маленькими детьми, когда не умеют с ними обращаться и боятся обидеть.
Пес нерешительно махнул хвостом. Один раз.
Мальчик чуть улыбнулся. Щелкнул замком чемодана и поднял крышку. Пес сделал еще шаг, торопливо сел, наклонил голову и совсем по-человечьи моргнул. Мальчик вынул газетный сверток с дорожным запасом. Это были два ломтика хлеба, а между ними— котлета. Песий хвост завертелся, замелькал, как пропеллер, с пушистых одуванчиков стайками взлетели семена-парашютики и осели у мальчика на брюках. Он засмеялся, разломил котлету и бросил половину псу.
Мальчик думал, что кусок моментально исчезнет в собачьей пасти. Но пес, получив угощение, перестал вертеть хвостом, лег и начал жевать котлету, деликатно придерживая лапой. При этом поглядывал на мальчика благодарно и хитровато.
Другую половину котлеты мальчик съел сам.
Потом они поделили хлеб. Он был не такой вкусный, как котлета, но пес охотно сжевал весь кусок и выразительно посмотрел на мальчика: «Нет ли еще?»
— Все, — сказал мальчик.
Пес глазами показал на газету: «А это?»
— Это же просто бумага. Видишь? — Мальчик повертел перед ним смятый газетный лист.
Пес не прочь был пожевать и бумагу, пропитанную таким вкусным котлетным запахом, но мальчик не понял. Он скомкал газету и оглянулся, куда бы кинуть. Кругом было чисто. В траве палисадника и на дорожке мальчик не заметил ни окурков, ни бумажных клочков. К тому же сердитое побрякивание ведер напоминало, что мусорить на станции не следует.
Уборщица уже вымыла пол внутри дома и мыла крыльцо. Мальчик подошел к ступеням.
— Скажите, пожалуйста, куда можно бросить бумагу?
Уборщица выпрямилась и глянула с высоты. Она сделала вид, что лишь сию секунду заметила мальчика, хотя давно украдкой наблюдала за ним. Она знала, что от мальчишек добра не бывает. Бывают лишь вытоптанные клумбы, шум, беспорядок, а то и окурки по углам. Она привыкла обходиться с этим народом сурово. Но сейчас привычка боролась в ней с симпатией к незнакомому парнишке — спокойному, удивительно ясноглазому, непохожему на скандальных поселковых пацанов.
Наконец она снисходительно сказала:
— Если уж так порядок любишь, снеси вон туда, за угол. Там мусорный ящик есть.
Он кивнул и неторопливо зашагал по тропинке, протоптанной вдоль кирпичного фундамента. Пес неодобрительно взглянул на уборщицу и пошел за мальчиком. Они свернули за угол.
Уборщица смотрела мальчику вслед. «Ишь, какой, — думала она со скрытым удовольствием. — Не хулиганистый, ладненький мальчонка».
Потом она взглянула на скамейку, где мальчик оставил вещи. Курточка сползла со спинки и свалилась в траву. Женщина вытерла о подол руки, спустилась с крыльца и подняла куртку — старенькую, с прожженным рукавом. «Из лагеря возвращается, — подумала она. — Чего же это он один-то? Самостоятельный…»
…К большому огорчению пса, мальчик бросил вкусную газету в побеленный дощатый ящик и хлопнул крышкой. Пес вздохнул и сел.
— Что вздыхаешь? — спросил мальчик. — У тебя тоже неприятности?
Пес замахал хвостом. Он как бы говорил: «Неприятности — чушь. Если хочешь, я готов быть веселым».
— Ты смешной, — сказал мальчик. — Ушастый, хвостастый, блохастый.
Пес наклонил набок голову. Одно ухо встало у него торчком, а другое совсем упало и закрыло глаз.
Мальчик засмеялся.
— Чучело репейное. Как тебя зовут?
Пес вдруг подскочил и припал на передние лапы. Он приглашал поиграть. Морда у него стала дурашливая и озорная.
Мальчик шлепнул его по косматому загривку.
— Ты ляпа! Догоняй!
Разинув большущую розовую пасть, пес рванулся за ним. Он тут же догнал мальчика и постарался ухватить его за ногу. Мальчик споткнулся и полетел в упругие заросли репейника. Пес вцепился в его штанину. Обрадованно заурчал. Но при этом косился золотистым глазом: «Тебе не больно? Ты не ушибся?»
— Эй-эй! — крикнул мальчик. — Брысь со своими зубами! Не имеешь права! Смотри, что ты грызешь, — укоризненно сказал мальчик. — Мои заграничные штаны. На них твой портрет, а ты — зубами…
И действительно, задний карман украшала кожаная заплата с отпечатанной головой овчарки и буквами «Scarik». Это был знаменитый Шарик из польского фильма «Четыре танкиста и собака». Но кудлатый станционный пес не смотрел многосерийных телефильмов, и ему было все равно. Он снова примерился, как бы сцапать мальчика за штанину.
— Ах, ты так?!
Мальчик прыгнул к нему и хотел повалить в траву, но пес увернулся и зигзагами бросился наутек.