Ни один мускул не дрогнул на его холодном лице, обрамленном аккуратной, очень коротко подстриженной бородой.
И толпа зашепталась:
- Он совсем не такой как другие.
- Ни слова от него не услышишь.
- Он никому не улыбается.
- Так горд, так холоден.
- У него нет ни единого друга. Всех он лишь терпит. Даже своего собственного коня!
- Ужасно!
- Просто какой-то волк!
Но странно, чем более сильный ужас он в них вызывал, чем больше они его боялись, - тем с большим пылом они ему кланялись. И Урос почувствовал удовлетворение от того страха, что он распространял вокруг себя..
"Правда, сегодня выходит, что боюсь я. Сегодня я не волк, а собака, которая бежит на свист, - горько усмехнулся Урос, но тут же поклялся - Нет, я не боюсь никого и ничего. И я докажу ему это."
Толпа любопытных, что все еще стояла плотно окружив лавку торговца тканями, внезапно заволновалась, в ней поднялся гул. Продавцы зелени, праздно шатающиеся ротозеи, разносчики воды, лавочники, и даже погонщики ослов, самые наглые люди из всех, - вдруг отхлынули в сторону.
Турсен первым услышал имя, которое все громче и громче зазвучало в толпе:
"Урос, Урос, сын Турсена!".
Турсен расправил плечи.
"Сын Турсена..." Эти голоса пробудили в старике то чувство, которое, как ему казалось, он давно забыл. Для толпы он стал легендой. Его чествовали, словно живого мертвеца. Образ "великого Турсена", воспоминания о нем, но не он сам - жили в их душах. И если они сейчас выкрикивали имя Уроса вместе с именем Турсена, то делали они это лишь подчиняясь старому обычаю, точно так же, как когда-то они кричали: "Турсен, Турсен, сын Тонгута!"
Старый человек прекрасно это понимал. Но ему это было безразлично - по прошествии стольких лет он вновь услышал как толпа скандирует его имя.
И наверное потому, что этот прекрасный подарок он получил благодаря своему сыну, все то,что ему так не нравилось в Уросе, Турсен вдруг увидел в более мягком свете. Он не так высок как отец и слишком худ? Зато сколько гибкости, как он поразительно ловок! На его лице не было тех победных шрамов, которыми так гордятся другие чавандозы? Но разве это не было лишь еще одним подтверждением его умений? Эта легкая походка была недостойна человека сорока с лишним лет? Зато какие трюки он способен выполнить верхом на лошади! И даже эта его дерзкая ухмылка, которая появилась у него еще в детстве, и которую невозможно было выбить из него плеткой, - разве не является она еще одним доказательством его непреклонной гордости?
Урос легко перепрыгнул через перила. Все, и торговец тканями, и гости, поднялись чтобы поприветствовать его. Все, кроме Турсена. Вот если бы он был просто легендарный чавандоз и герой провинции, тогда другое дело. Но он был его отцом.
И взглянув на отца, который сидел в царственной неподвижности, облокотившись на подушки, Урос невольно подумал, что другие возможно богаче, и обладают большей властью, и более высоким рангом, но именно он здесь истинный господин.
Забыв о своей гордости он склонился к плечам старика, дотронулся о них лбом и произнес слова уважения и преданности, которыми сын должен приветствовать своего отца, даже если он ненавидит его больше тридцати лет.
Эта столь открыто продемонстрированная покорность, на один миг пробудила в Турсене почти отеческие чувства.
Он встал, протянул руку и начал говорить, в то время как все вокруг замолчали.
- Я не друг бесполезным словам. Поэтому я буду краток. У меня есть молодой конь, который уже может показать себя в его первом бузкаши. Люди зовут его Дьявольским жеребцом.
- Это имя нам хорошо известно! - закричали в толпе.
- Конь о котором я говорю, последний и лучший в своей расе.
- Значит, - сказал глава чавандозов, - эта лучший конь всех трех провинций.
- Именно так, - ответил Турсен, - И поэтому в Кабуле на нем будет скакать мой сын, Урос.
Турсен колебался. В действительности все было сказано. Но он опять поднял свою руку, чтобы показать, что он еще не закончил.
- Всех вас, кто меня слышит, я призываю в свидетели. Если мой Джехол выиграет в Кабуле шахское бузкаши, то с того же момента он будет принадлежать лишь моему сыну.
Турсен не успел снова сесть, а толпа уже кричала, и люди заглушали друг друга :
- Какой подарок!
- Это же необыкновенный конь!
- Какой великодушный и добрый отец!
- Как же сильно он любит своего сына!
И Турсен удивленно подумал: "Это правда? Раз я сделал такое, то должно быть, я его действительно люблю."
Урос смотрел на Турсена с почти детским выражением неверия. Он, который никогда не имел своей собственной скаковой лошади, в нарушение всех традиций семьи, потому что все деньги которые он получал как победитель, тут же проигрывал, или тратил на дорогую одежду и лучшие сапоги, - он получит Джехола?! Он знает этого коня, он часто ездил на нем. С ним он выиграет шахское бузкаши.
И впервые в жизни Урос целовал плечи отца с искренней благодарностью и думал при этом : "Отец мой. Я горжусь тобой и я люблю тебя."
Во время обеда, который был накрыт в одной из дальних комнат лавки, Турсен и Урос говорили друг с другом мало. Но в эти минуты они были близки, как никогда раньше.
Обед длился долго. В конце, когда бача уже наклонял над руками гостей расписной фарфоровый кувшин с водой, глава чавандозов сказал:
- Я благодарю хозяина за прием. Теперь мы вынужденны попрощаться. Уже время.
Начинало смеркаться. Маленький губернатор повел своих друзей по почти пустым улочкам базара к главной площади Даулад Абаза. Там стояла большая американская машина, старого года выпуска, с откидным верхом. Шофер Осман бея, в чалме и чапане, открыл перед ними дверь. Осман бей предложил главе чавандозов и Уросу сесть вперед на почетные места, а сам сел сзади вместе с двумя конезаводчиками. Люди собравшиеся вокруг машины, улыбались, кланялись, выкрикивали последние напутственные пожелания, лишь лицо Уроса так и осталось застывшим и холодным. Наконец автомобиль загудел и, подняв облако пыли, уехал прочь.
Турсен посмотрел машине вслед и испытал внезапное чувство пустоты. Совершенно чужой ему человек вместе с другими чужими, уехал сейчас прочь по пыльной дороге ведущей к Маймане, Мазари Шарифу, к горам Гиндукуша...а затем...