Прибегал Севка, хвалил Назарку, что не скучает, и особенно за то, что учится ходить.
- Скоро ты у меня побежишь! - обещал Севка. - Песок - он полезный.
Обедали тут же, на берегу. В черном закоптелом котелке варили на костре густой картофельный суп, заправляли его салом и с наслаждением хлебали деревянными ложками. С дымком был тот суп, случалось, задувало в него и пепел, но от этого было только вкуснее.
А когда удавалось наловить рыбы, Порфирий собственноручно варил уху. Засыпав в котел соли, крошеного луку да каких-то пахучих кореньев и листьев, мельник тщательно вымешивал варево деревянной ложкой, подмигивая Севке и Назарке, которые с нетерпением вдыхали аромат и глотали слюнки. Любил он в такую минуту пошутить.
- Слыхал я, что ты, Назар, говорить выучился. Правда ли? - спрашивал Порфирий.
- Правда! - отвечал польщенный Назарка.
- А если правда, то не придется тебе уху хлебать.
- Это почему же, дядя Порфирий? - с обидой спрашивал Севка.
- Потому что уха - штука непомерно вкусная. Если у кого неокрепший язык - враз проглотит! Даже и не заметит.
Севка смеялся. А Назарка и впрямь беспокоился, как бы ему не остаться без языка. Чем же тогда разговаривать?
Давно ли Севка мечтал быть сытым? И вот сбылось, как мечталось. Живи и радуйся!
Но радости почему-то не было. Словно добыл он себе эту сытую жизнь какими-то неверными путями, словно он перед кем-то виноват.
Неужели из-за того, что прихвастнул ранением перед комендантом в Вятке? Так не по своей же охоте прихвастнул!
И вспомнил Севка, как выписывался из госпиталя. Дяде Мирону и другим было тогда вроде неловко, что остаются...
А он и не на фронт вовсе, он в Гусаки!
Глава XI
ЗИНА
Была уже середина лета. Однажды под вечер Севка стоял на мосту и, свесившись через перила, рассматривал свое отражение в воде. Неужели это он, тот самый мальчишка, который любил запустить в небо змея, забраться в чужой сад, насолить своей бабке? Нет, это уже не тот мальчишка! Эскадрон, госпиталь, железная дорога, служба на мельнице переметили его своими метками, и от прежнего Севки немного осталось. Повстречай его сейчас Венька Парамонов - нипочем не узнал бы!
По взгорку поднимался кто-то незнакомый... и словно бы знакомый! Севка пулей полетел навстречу, хоть и не узнал еще до конца.
- Зина!
Да, это была Зина, но какая-то новая, не такая, как прежде. Отросшие светло-русые волосы свернулись в крупные кольца, на лицо лег ровный загар. Только глаза были прежние - большие и лучистые. Да еще походка. По походке Севка ее и узнал.
- Здравствуй! Как же ты нашла?
- Вот еще! - засмеялась Зина. - В Сибири каждый мужик на триста верст в округе всех по именам знает. Нашла на базаре попутную подводу и приехала в твои Гусаки. Елена Ивановна тебе кланяется. Твое письмо очень хвалила. Умное, говорит, и обстоятельное.
- Правда? Неужели так и сказала?
- Так и сказала.
- Я рад, если так, - признался Севка. - Елену Ивановну я очень уважаю. Справедливая и образованная, не нам чета.
С приездом Зины Севка стал чаще наведываться к хозяину: беспокоился, что ей на первых порах будет трудно, ведь не знает человек крестьянской работы.
Пришел однажды под вечер проведать и не узнал старого хозяйского дома: окна вымыты, крашеные полы такие чистые, что на них боязно ступить. В кухне, над загнеткой печи, недавно еще гудели рои ленивых, сытых мух, а теперь их и в помине нет. Старый Турбай и тот словно помолодел, стал веселее.
- Как ты тут? - спросил Севка, выйдя вслед за Зиной во двор. - Не обижает Степанида?
- Ой, Сева, и смех и грех! Я же тебе говорила, что ничегошеньки не умею...
- Вот так не умеешь! - возразил Севка. - Чистоту навела любо-дорого!
- Что там чистоту! Видел бы ты, как я коров доила. Оказывается, корову надо доить всегда с одной стороны, с правого бока. А я не знала. Половину выдоила, а дальше не с руки. Перешла на другую сторону. Корова пыхтит, смотрит на меня, как на дуру. Потом трах ногой - и все молоко в навоз! На беду и Степанида куда-то подевалась. То все присматривала за мной, а тут нет ее. Наконец приходит. Я стою с пустым подойником и реву. "Что стряслось?" - спрашивает. "Лягается! - отвечаю. - Я на ту сторону зашла, а она как поддаст!.." Степанида расхохоталась, дразнит: "На ту сторону! Чучело гороховое, ты что, коровы не видела?"
- Это пустяки, - сказал Севка. - Подумаешь, один-то раз... А хозяин узнал?
- Не узнал. Степанида приказала: "Молчок про молоко! А то влетит нам с тобой от старого коршуна". Так и сошло.
Первое время у Зины все получалось шиворот-навыворот. Степанида то смеялась над ней, то сердилась. Начнет Зина печь растапливать - забудет трубу открыть. Примется картошку чистить - всю изведет на шелуху.
- И откуда ты такая неумелая? - разводит руками Степанида. - Как же это мать не научила?
- Меня другому учили.
- Чему же?
- На рояле играть, вышивать по канве, по-французски разговаривать...
- Чудеса! - дивилась Степанида. - Ну вышивать - это еще так-сяк. А на этом... как его... на лояре для чего? Или по-французскому?.. Нешто по-русски нельзя?
- Не знаю, тетя Степанида. Отец с матерью велели, я и слушалась. Выходит, не тому учили.
Степанида щурила глаза и недоверчиво качала головой:
- Сына учили тому, Севку, то есть, а дочку не тому. Это как понимать?
- Так Севка же мальчик! Да и постарше он, - оправдывалась Зина, поняв, что проболталась. - Скажите лучше: что надо делать? Я быстро научусь, вот увидите.
Действительно, Зина все схватывала на лету. Научилась она и гряды полоть, и лапшу раскатывать, и стирать в щелоке. Правда, Степанида еще нет-нет да и посмеивалась над ней.
Однажды велела она Зине задать свиньям травы. Зина нарвала возле плетня полный мешок жгучей крапивы, мелко порубила на доске топором. Собрав в большую корзину, понесла свиньям. Пошла и пропала.
Ждала-ждала Степанида - нет Зины! Наконец не вытерпела, заглянула в хлев. И видит: свиньи сгрудились над корытом, толкаются, жадно хватают крапиву, чавкая и роняя. Лишь одна старая Фенька преспокойно лежит в углу, прижмурив хитрые глазки. Возле нее вьюнами крутятся розовые поросята, отталкивают друг дружку, тыкаются мордочками в Фенькино брюхо и, припав к соскам, пьют молоко, беспокойно суча ножками, причмокивая и крутя хвостами. Вот одного вытолкнули. Он туда-сюда... Наконец вскочил на Фенькин живот, пробежался, утопая копытцами, притих, выглядывая с высоты щелочку между братьями и сестрами, чтобы нырнуть в нее и пробиться к молоку. Тут его и подхватила Зина, которая молча стояла над поросятами, глядя на них, как на чудо.