Наутро пришел на мельницу Егор Лукич. Узнав, что до поздней ночи Севка читал завозчикам книжку, он было вознамерился отругать его: нечего, мол, впустую керосин изводить! Но послушал мужиков и раздумал.
- Работник у тебя, Егор, справный парень! - нахваливал Севку старый Данила. - По печатному читает, чисто кружево плетет, шельмец! Книжка, она вроде бы и не сурьезная, а скажи как захватила. Я уж и очередь свою перепустил, решил остаться еще на ночь. Беспременно хочется узнать, добудет ли тот кузнец с чертом царицыны черевички.
Тут и сообразил хозяин, что Севку ему ругать нет никакого резона. Если раньше у него приманкой для завозчиков служил один Порфирий, то теперь будет еще и Севка. Как узнают мужики, что на мельнице в Гусаках завозчики не томятся от скуки, а слушают чтение, к нему попрет молоть вся округа. Пусть тогда потягаются с ним окрестные хозяева мельниц!
Вечером Егор Лукич, как бы невзначай, заглянул в завозчицкую, присел на краешек нар у порога. Ему были видны лишь затылки и спины мужиков, сгрудившихся вокруг стола, да слышался Севкин голос: "Ваше царское величество, не прикажите казнить, прикажите миловать. Из чего, не во гнев будь сказано вашей милости, сделаны черевички, что на ваших ногах?.."
К удивлению своему, Егор Лукич увидел не только приезжих, но и своих односельчан. Среди лохматых, припудренных мукой треухов на глаза ему попался даже бабий платок.
Вечер к вечеру, страница к странице. В толстой книге уже много прочитано. Но, к радости Севки и Порфирия, много еще и не читано. Это завозчики меняются: приедут-уедут. А Севка с Порфирием каждый вечер здесь. Зачастила и гусаковская молодежь - парни и девчата. Наскоро справят немудрые зимние дела по хозяйству, чтоб старики не ворчали, и - на мельницу. Сядут на лавку, выпростают уши из-под шапок да платков и готовы слушать хоть до петухов.
Особенно всем полюбилась повесть "Тарас Бульба".
Крут характером был старый Тарас и страшен в гневе. Родного сына не пощадил, когда тот переметнулся в стан врага.
Вот его схватили, молодого красавца Андрия, привели перед грозные очи отца.
"Стой и не шевелись!" - звонко прочитал Севка. - "Я тебя породил, я тебя и убью, - сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье..."
Вся завозчицкая затаилась: неужели Андрий уже отходил свое по земле, неужели в старом сердце Тараса не найдется хоть капли жалости к сыну?
В эту минуту шумно распахнулась дверь. С надворья хлынуло облако морозного пара, а вслед за ним на пороге встал человек в шинели, в заиндевелом башлыке.
- Здорово, мужики! Можно погреться?
- Грейся. Куда ж тебя деть? - пробасил Порфирий. - Откуда путь держишь?
Путник откинул башлык, оборвал с усов намерзшие сосульки и, подув на ладони, достал из кармана кисет.
- Отвоевался! Домой направляюсь. Слыхали такое село Табары?
- Табары? Как не слыхать? - отозвался с нар пожилой завозчик. Далеконько ж тебе, служивый. Ночуй-ка здесь, а завтра поедем. Как раз верст сорок подвезу. Ты чей же будешь из Табаров?
- Гавриловых.
- Уж не покойного ли Аверьяна сын?
- Его. Сергеем звать. А ты знал Аверьяна?
- Как не знать? По мочальному делу первый был на всю округу.
Хоть любопытна история про Тараса, а все-таки сперва хочется разузнать про войну. Тем более, что человек недавно оттуда. Завозчики выждали, пока Гаврилов малость отогреется с мороза, и завели разговор.
- Слухами вся Сибирь полна, а толком никто не знает, как оно там на фронте, - свесил голову с нар все тот же пожилой завозчик, вызвавшийся подвезти Гаврилова. - Одни говорят - атаман Семенов вот-вот Иркутск заберет...
- А этого не хотел? - выставил Гаврилов крупный кукиш, сложенный из обкуренных пальцев. - Семенов твой из Читы в одних подштанниках за кордон сбежал.
- Правда?
- А ты думал! В том бою меня и клюнула пуля.
Севка все поглядывал на фронтовика. Порой ему казалось, что он уж где-то видел этого человека. Но где? В эскадроне? Нет, всех эскадронных он знает наперечет. Может, в дороге, пока ехал в Сибирь? Может быть. Но никак не вспомнить.
Спрашивать при всех он постеснялся. Решил выждать и, если удастся, потолковать отдельно. Как-никак человек с фронта. Может, слыхал что-нибудь про эскадрон.
Случай представился утром. Гаврилов как раз обувался. Одна нога в сапоге, на другой лишь портянка навернута. Сидит на лавке, о чем-то задумался.
- Где я вас видел, дядя? - подошел Севка. - Вы в каких частях воевали?
Гаврилов пригляделся к Севке.
- Вот леший! - удивился он. - А ведь и мне твоя карточка знакома. Тебе не доводилось в кавалерии служить?
- Точно, служил! В сто шестом отдельном...
Гаврилов как был в одном сапоге, так и шагнул к Севке:
- Как же ты меня не узнал? Сережку Гаврилова! Вестового! Неужели забыл?
Нахмурился Севка. Вестовым командира был молодой парень, а этот...
- Так я ж тогда безусый ходил! - объяснил Гаврилов. - Ну и, опять же, время прошло. Выходит, постарел.
И ничуть он не постарел, это все из-за усов. Тот самый Гаврилов!
- Как там в эскадроне, дядя Сергей? - весь засветился от радости Севка.
- В эскадроне-то не надо лучше, да меня вот списали по чистой, грустно улыбнулся Гаврилов. - И ранка-то пустяковая - в мякоть. Но, видно, нужную жилу повредило, раз правая рука не гнется.
- А где сейчас эскадрон? Не удалось мне его догнать. Зато будущим летом, как получу расчет...
- Не торопись! - перебил Гаврилов. - Знаешь, что мне на прощанье командир сказал? Что эскадрону, мол, на фронте скоро и делать станет нечего. Иди, говорит, домой, Серега, там тоже дело найдется. Советской власти верные люди всюду нужны.
- Живой, значит, командир! А комиссар?
- Живой! - кивнул Гаврилов. - Этот Касаткин как заговоренный: в самое пекло лезет - и хоть бы царапина. Командира за это время уже два раза пули дырявили да шашкой в конной атаке какой-то офицерик маленько достал. Но, слава богу, обошлось. Опять Ребров в строю на своем Бурьяне.
- А дядя Федор?
- Это какой?
- Дроздов. Пулеметчик...
- Дроздов? Нету Федора Дроздова! Давно нет! Еще в России сложил голову... Кабы не Федор, то и нам бы с тобой сейчас не разговаривать. На верную смерть пошел, а эскадрон выручил.