Выехали еще затемно. Тронулись степенно, шажком. А за деревней перешли на рысь.
- Эй, догоняй! - крикнул Семен Аникеев и со всего маху вытянул плетью гнедого четырехлетка под Володькой Кучеровым.
Всхрапнул жеребец, ошалело рванул галопом. Остальные кони - за ним. В бешеной скачке то один всадник вырвется вперед, то его обгонит другой.
Лишь Севка отстал. Потихоньку трусил он на Кушевке - помнил хозяйский наказ. Да и куда торопиться? Все равно на переправе ждать парома, который поднимает за раз не больше десятка коней.
Уже рассвело, когда Севка подъехал к переправе. Как раз паром шел с того берега порожним. Парни, посвистывая, поили в Тавде запотевших коней.
- Что, мельник, плетешься? Или боишься шибко ездить? - с усмешкой осведомился Володька Кучеров, явно хвастаясь конем и новеньким кавалерийским седлом.
- Седлишко неважное. Будь у меня твое кавалерийское... Э! Да куда ж ты шенкеля подевал?
- Шенкеля? - не понял Володька. - Это какие же? - Он потрогал луку, оглядел стремена. - Кажется, все при месте.
- Кажется! - передразнил Севка. - Перекрестись, если кажется.
Парни в голос захохотали. Они недолюбливали Володьку и рады были случаю сбить с него спесь.
- Гля, ребята! - оскалился Семен Аникеев. - И верно, порастерял эти... как их... шенкеля. А хвастался: мол, я да я...
Окончательно сбитый с толку Володька нахмурился и засопел:
- Подумаешь! Порастерял, так свои. Не ваши!
Семен выравнял вороного с Севкиной кобылой, тихонько спросил:
- Слушай, что за шенкеля? А то я поддакнул тебе против этого балабона, а сам, признаться, тоже...
- Нарочно я, чтоб не задирал нос! - улыбнулся Севка. - Шенкель - это нога всадника от колена до щиколотки. В кавалерии так называется.
Не успели переправиться, из-за леса выкатило солнце. Поникшая под тяжестью крупной росы придорожная трава начала распрямляться, дымясь. В кустах стали пробовать голоса птицы. С басовитым жужжанием прилетел толстый, откормленный овод, уселся на лоснящийся круп Семенова жеребца, но тут же снялся.
Проехав версты четыре по-над рекой, Семен скомандовал:
- Айда, ребята, в лес. Рассыпайся! Кучей ездить - только коней зря томить. В случае кто заблудится - выбираться к Тавде по солнцу, к Маланьиной балке.
Вскоре Севка набрел на лесной ручей. Кушевка потянулась к воде, напилась, шумно вздохнула и, повернув голову, глянула на седока умным глазом: куда, мол, путь держать?
Подумал Севка, подумал да и направил кобылу вдоль ручья: ведь не без водопоя ходит по тайге табун. Может, он пьет как раз из этого ручья.
Бросив на луку поводья, Севка доверился старой Кушевке и вспомнил с обидой, что больше года прожил в таежном краю, а в лесу и не бывал. Ни с ружьем, ни с корзинкой! Да уж и не приведется. До петрова дня всего шесть недель, и думать ему теперь не про тайгу, а про Москву, как сказано в письме командира товарища Реброва.
Давно уж Севка получил это письмо, наизусть запомнил. Приказано ему ехать в Москву, жить в семье Лебяжиных, раз приглашают, и учиться, потому что мало завоевать счастье, его еще построить надо, как строят дом - от фундамента и до конька крыши. Не простой дом - огромный сказочный дворец, каких никогда и нигде не бывало. Вот для чего эскадрон командирует его на ученье. "Не считай себя демобилизованным, товарищ Снетков, - написал Степан Викторович в письме. - Как был, так и остаешься бойцом-кавалеристом, всадником..."
Старая Кушевка помешала Севкиным раздумьям. Насторожила уши, прибавила шагу, раскатисто заржала.
Откуда-то издалека донеслось ответное ржанье. Севка повеселел: значит, кто-то из парней едет поблизости!
Кушевка быстро шла вперед, ныряя под нависшие еловые лапы, заставляя Севку кланяться - пригибать голову.
Наконец лесная тень поредела, сквозь чащу зазеленела поляна, а на поляне - вот он, табун! Жеребята пощипывают траву, обмахиваясь отросшими хвостами. Лишь вожак поднял голову, сделал несколько осторожных пружинистых шагов и остановился. Рослый, горбоносый, с виду сердитый и нервный. Насторожился, поглядывает на Севку, словно соображая, какую подать команду табуну.
- Леший! - окликнул его Севка. - Вон ты какой вымахал! А Колобок где?
Вожак переступил ногами, жеребята подняли головы.
Удивительно Севке, что не другому парню, а ему выпала удача найти табун.
Спешился, расседлал кобылу. Как бы ему известить парней? Эх, нет ружья!
Сложив ладони в трубку, закричал, что было сил:
- Сюда-а! Наше-оо-ол! Эге-ге-ге!..
А в ответ - спокойный насмешливый голос:
- Ух, паря, здоров же ты голосить! Пуп-то не развязался с натуги?
С этими словами показался из-за куста Семен Аникеев. Вел в поводу вороного, озорно скалил зубы.
- Ты? - обрадовался Севка. - Как же ты нашел?
- Я-то обыкновенно: по следам, по свежему помету, а вот ты как?
- А я никак, - простодушно ответил Севка. - Екал, ехал и наехал. Кобыла привезла.
- То-то - кобыла! - подмигнул Семен. - Эта животная только что не говорит, а по разуму не уступит и хозяину.
Семен отцепил с седла двустволку, отошел за куст и дал дуплетом два выстрела. Выждал, перезарядил - и еще два дуплетом. Для верности.
Жеребята качнулись. Леший вздыбился, сделал "свечу" и хотел было дать стрекача. Но, глянув на Кушевку, решил не ронять своего достоинства: кобыла преспокойно щипала траву.
По сигналу начали стягиваться к поляне всадники, расседлывать коней, свертывать цигарки.
- Жеребят, считай, сразу проведали, - сказал Семен. - Что ж, выходит, теперь к дому повертывать? Черта с два! Мы тут и сегодня, и завтра попируем, отоспимся, а дома скажем, что, мол, всю тайгу ископытили, пока искали табун. Верно я говорю, хлопцы?
- Верно!
- Правильно!
- Дураков нет!..
- А если верно, то надо загодя и место выбрать, чтоб ветерок и вообще... Тут к вечеру от комаров не отобьешься.
Решили гнать табун поближе к Тавде. Там не так глухо и места повыше, поветренее. Да и к дому поближе.
Пока курили да седлали коней, поляна оказалась в тени. Глянули парни на небо - поежились: с востока наползала черная туча. Наверху, как видно, дул ветер, а здесь, в тайге, было душно, как в бане.