Страшно Севке. Не темноты боится, не волков. Из головы не выходит одна-единственная мысль: вдруг Назарка умрет в дороге!
Время от времени Севка наклоняется, распахивает лохматый воротник тулупа, настороженно слушает: дышит ли?
Запахнет тулуп, подергает вожжи, глянет на темное небо. Скорей бы уж утро! Утром Назарке становится легче.
Наконец рассвело. Сперва попрятались в небе звезды, потом серо стало вокруг, и вот словно огненная игла проколола тайгу. Отчетливо стали видны каждый листок на березе, каждая хвоинка на ели.
Осторожно раздвинув воротник тулупа, Севка глянул Назарке в лицо. "Спит, - подумал он. - До чего умаялся... А вдруг не спит? Вроде не дышит..."
- Назарка-а! - закричал Севка, холодея от страха. - Открой глаза. Слышишь!
Не открыл. Лишь ресницами шевельнул. Но Севке и этого достаточно.
Дорога начала падать вниз. Кушевка перешла на шаг и, приседая, стала сдерживать напирающую телегу. Дойдя до ручья, остановилась, потянулась к воде.
Севка вспомнил, что за всю дорогу ни разу не поил кобылу. Соскочил, отпустил чересседельник, а сам не сводит глаз с телеги, держит под прицелом тулуп.
И вдруг тулуп шевельнулся! Назарка силится выплюнуть что-то и только пускает пузыри.
- Ляг на бочок, ляг! - кинулся на помощь Севка. - Вот так, - повернул он Назарку. - А теперь плюй.
Назарка долго выплевывал густую слюну, свесившись с телеги. Наконец повернул голову, посмотрел на Севку.
- Ну, как ты? Не лучше тебе? На-ка вот пополощи рот, - достал Севка из-под сена бутылку с кипяченой водой.
Схватил Назарка бутылку, начал пить, проливая себе на грудь, на тулуп. Чуть передохнул - и еще. Севка потянулся было к бутылке, хотел взять. Нет, не отдает, сердито трясет головой!
- Что это ты воду? Может, перекусим? - предложил Севка.
- Давай!
- Чуть погодя. Ладно? Мы ведь горячую Кушевку напоили.
- Ладно! - наклонил голову Назарка. Он тоже понимает: раз горячая кобыла напилась - нельзя ей стоять.
Проехали с версту шагом, свернули на поляну. Севка выпряг Кушевку, стреножил. Хотел снять Назарку, а тот уже и сам слез.
- Одурел ты! - прикрикнул Севка, хватая с телеги тулуп. - Босыми ногами на землю!
Усевшись на тулуп и послушно накрыв ноги, Назарка с охотой съел два отваренных всмятку яйца и потребовал сала.
- Сала? - удивился Севка. - Больному нельзя!
- А я и не больной!
- Как же не больной? Голова-то болит?
- Не-е, не болит.
- А горло?
- Горло маленько болит.
Хочется Севке верить, что и правда Назарка выздоравливает на глазах. Но не очень верится. Прилег под куст, грызет травинку, а сам все поглядывает на солнце. Надо поторапливаться! Дорога-то велика. Ну как Назарку опять к вечеру скрутит! Хватит с Севки и того страху, которого он натерпелся за минувшую ночь.
Встал, пошел за Кушевкой. А когда вернулся, не застал Назарки на тулупе.
- Босой! - всполошился Севка. - Эй, где ты там, неслух? Айда ко мне!
Совсем близко зашуршали кусты, показался Назарка с картузом в руке. Шустрый, словно и не больной.
- Тебе набрал. Спелая! - протянул он в картузе горсти две земляники.
Подхватил его Севка, усадил на повозку, начал запрягать.
На закате въехали в Горяны. Севка достал на всякий случай кнут - от собак. Придержал Кушевку возле колодца, выждал, пока старуха в низко повязанном черном платке вытянет бадью, спросил:
- Где тут у вас фельдшер, бабушка?
- Фершал-то? - навострила глаза старуха. - А для чего он тебе понадобился?
- Вот привез парнишку. Горло у него.
- Так это не к фершалу. Вези прямиком к бабке Архипихе. Она лечит от рожи, от грудницы, от кашлю, от дурного глазу - от любой хворости. Горло ей - раз плюнуть! Пошепчет, даст святой водицы - и как не хворал человек.
- Нет уж, бабушка, нам к фельдшеру, - возразил Севка.
- Ну, если к фершалу, так и ищи сам! Я тебе не указчица! - Подхватив ведра, старуха зашагала через улицу.
Фельдшер работал в саду. Заметив остановившуюся подводу, он как был в сите, с дымокуром в руках, - так и подошел к частоколу.
- Не ко мне ли нужда привела? - спросил.
Севка не вдруг нашелся, что ответить. Попробуй поговори, если у человека вместо лица - черное сито!
- Нам бы фельдшера, дядя.
- Я и есть!
- Вы? Вот привез парнишку. Горло у него. Скарлатина...
- А ну, тащи в избу! - сердито приказал фельдшер.
Без сита он оказался обыкновенным старичком с аккуратно подстриженной седой бородой. Вошел со двора, вытер холщовым полотенцем большие руки.
- Сюда садись, к свету, - указал Назарке. - Так. Разевай рот!
Севка стоял поодаль, с интересом поглядывая, как фельдшер осматривает Назарку, велит ему тянуть: "а-а-а-а!", "о-о-о-о". Теперь-то Назаркино дело в шляпе! Главное было - довезти.
Фельдшер и минуты не глядел в Назаркин рот. Нацелился в Севку сердитыми глазами, с наигранной строгостью спросил:
- Что ж ты мне здорового привез? Смеешься над стариком! Это ж Илья Муромец!
- Как здорового? - опешил Севка. - Сегодня ночью...
- Мало ли что было ночью, а сейчас он - богатырь. Разве не видно?
Севке ничего не видно. Стоит смущенный и не знает, что сказать.
- Напугал ты меня, парень, - уже не шутя заговорил фельдшер. - Я думал, и правда... А была у него всего лишь ангина. Была - и нету! Лопнул нарыв, одна краснота осталась. На глазах небось повеселел? Вы чьи же будете, откуда?
- Из Гусаков. Он - Назарка, Егора Лукича сын, а я - работник на мельнице. Севкой звать.
- Понятно, - кивнул фельдшер. - А теперь, молодцы, давайте-ка отведаем свеженького медку. Как раз перед вашим приездом из улья достал. Полезнейшая вещь!
Вот как бывает в жизни. Давно ли Севка был самым разнесчастным человеком, давно ли замирал от страха, что не довезет Назарку? А сейчас он сидит за столом, перед ним полная тарелка душистого меду, рядом здоровый и веселый Назарка, а напротив - этот душевный старичок, фельдшер. И нет сейчас во всем свете человека счастливее Севки.
- Говоришь, в работниках на мельнице? - вернулся фельдшер к прерванному разговору. - А сам-то откуда будешь?
- Из России. Меня, дедушка, в Москве ждут. Кабы ногу не повредил, мой бы уж и след простыл.