— Пора бы вам знать, что такое метафора, — наставник отложил инструмент и с раздражением поначалу стал рассказывать, как в далеком мире полюбил один юноша прекрасную девушку. Но лучше бы он полюбил ветер, тот чаще бывает ласков. Когда юноша понял это, он решил сложить лучшую из песен и подарить ее любимой. Но и лучшая из песен не согрела ей сердце, ведь никто не знает, было ли оно. И тогда ветер подхватил песню юноши. И юноша ушел дорогами ветра. И до сих пор блуждает между мирами. Эрэльрих стал, наконец, плести сложную вязь звуков. И, когда мы были захвачены ею, запел.
Вчера тебя у моря ждал. Лизал ладони мне закат. Был одинок песок у скал, Где я, сомкнув ресницы, ждал. И пену выплюнул отлив. Охрип от боли я, но встал. И голос не сорвался в крик, Мой голос тихой песней стал. И руки я к губам прижал, Но сердце вторило звеня. И ветер подхватил меня, И голосом моим кричал. Тысячелетия во тьме Носилась песня, что во мне От острой боли родилась. Та песня — верностью звалась. И верен ветер до сих пор. И плачет ветер, и зовёт. И режет сумеречный свод Тобой разбуженный восход.4. Ну вот и всё. Иди. Я не буду плакать, чтобы ты не думал о том, как горько будет тут без тебя.
Там тебе и так найдётся, что вспомнить: запах травы, ладони солнца на коже… Да мало ли, чем еще запоминается каждому это путешествие. Лишь бы не горечью, лишь бы не болью. И не слезами… СЛЕЗА… Она, вроде как, зов обратно… Ты слушай. Сказка еще немного поведёт тебя. А дальше ты уж сам. Впрочем, возможно, ты и не слышишь меня уже…
«Вины считают, что солнце — это неупокоенный воин с пылающим мечом. Каждый день он обходит землю в поисках зла. Но зло движется по следам его», — так думал «босоногий парень на рыжей лошади». И еще он думал: «Даже если тот, в рясе, понял из нашей встречи единственное слово — «пыль», можно ли считать, что была она зря?» Конь босоногого, Прибивающий Пыль, шел сам по себе, каким-то собственным хитрым аллюром — не рысь, не иноходь, так… На то и был он «Прибивающим Пыль» — с чудной поступью тяжелого редкого дождя… И время, как и конь, бежало неторопливо. Всадник уже начал задремывать… Но вдруг Прибивающий Пыль всхрапнул, уловив дверь между мирами, и тут же ворвались в нее звуки далекой битвы… Всадник спешился, обнял коня… Они стояли недвижно, вслушиваясь в грозный, звенящий мрак… Там, в другом мире битва велась уже при свете факелов… Самое время — пронестись мимо галопом, возвещая чью-то победу или поражение, но Всадник медлил. Занимался рассвет…
Сгустился мрак. Бей, бубен, бей! Таится враг. Бей бубен, бей! Разбужен страх, Бей, бубен, бей! Открылась дверь! Тот, кто с мечом. Бей, бубен, бей! Тот обречен. Бей, бубен, бей! К плечу плечом, Бей, бубен, бей! Поставь людей!Тьма упала внезапно. Рыбаки, покончившие с нехитрой едой, собрались у большого костра. Если бы Дмиор не провел среди них год, он посчитал бы теперь, что никто из мужчин вокруг не испуган столь страшным поворотом судьбы: два дня назад они, откочевывая с насиженных мест, натолкнулись на ополчение наместника Гражина, отказались следовать за ним, и были согнаны, как стадо, в середину войска. В суматохе, вместе с мужчинами оказались священник и две женщины, не говоря уже о мальчишках, едва ставших подростками. От страха Дмиор ощущал удивительное равнодушие к своей дальнейшей судьбе.
Первый раз первосвященник сидел у общего костра, где принимались решения, и пел мрачноватый, длиннорукий песнопевец Эрэльрих. Ни одной из баллад, что звучали в ту ночь над немым кругом огня и искрами стреляли в небо, Дмиор раньше не слышал. Эрэльрих плёл странные, заставлявшие сжиматься сердце рассказы о людях, любивших и страдавших так сильно, что опускались небеса и звёзды начинали плакать. Он пел о людях, чьи чувства были сильнее древних богов-Стихий: ветра, дождя, радуг и сполохов.
А Старейшина молчал, хотя Дмиор считал, что это ему положено что-то сказать в ночь перед боем. Да и песнопевец плёл далекие от войны кружева. Только один мрачный ритм запал Дмиору в душу отдаленным звоном мечей и привкусом соли на губах. Ритм был очень простым, и зазвенел лишь тогда, когда Дмиор ощутил, что сердце успокоилось и предстоящие на рассвете испытания не разорвут его. И тогда он понял, от чего молчит старейшина. Ведь ни от кого и так не сокрыто, что на рассвете войска Гражина начнут сходиться с «веером» кочевников, и рыбаков они погонят перед собой, прикрываясь живым щитом от конных лучников. И будет чудо, если хоть кто-то из них встретит закат. Чудо? Бывает ли оно? Голос певца вселял надежду. И не только рыбаки внимали ему. Мощный баритон резал на куски ночь, и многие из солдат Гражина, не обремененные караулом, поднимали глаза к звёздам. И, когда Эрэльрих скользнул во тьму, никто не задержал его — песнопевец прошел через посты Гражина, как ветер из его баллад.