– Голос рассказчика потонул в улюлюканье.
В резком, оглушительном улюлюканье, диком, безумном, родившемся в бескрайних ковыльных степях и заполнившем небо и землю пронзительным сумасшествием.
– Халлал! Халлал! – кричал конюх.
– Халлал! Халлал! – отвечали люди в чапанах.
А поскольку скалы и ущелья Шибара возвращали эти крики в виде тысячекратно усиленных откликов, горные демоны еще долго-долго повторяли:
– Халлал! Халлал!
Когда они наконец умолкли, наступила удивительная тишина. И тогда Гуарди Гуэдж сказал:
– Такая вот игра, друзья мои, была привезена Чингисханом. Теперь вы знаете, что это такое.
– Благодаря тебе, знающий всё Пращур! – закричала толпа.
Диссонансом в этом хоре похвал прозвучал только один возмущенный и вместе с тем как бы жалующийся голос, голос человека, сидевшего у самых ног Гуарди Гуэджа.
– А какой же мне толк, дедушка, знать правила такой прекрасной игры, если я никогда ее не увижу.
– И то верно… В самом деле… Этот кузнец правильно говорит.
Так ворчали жители горных долин и селений высокогорья, составлявшие почти всю толпу. И они стали вставать один за другим, задумчивые и как бы отрезвевшие, – тем более что водители грузовиков подавали знаки, что пора трогаться в путь. Но Гуарди Гуэдж поднял палку, чтобы задержать их еще ненадолго и сказал:
– Никто из смертных не имеет права сказать «всегда», но никто не может сказать и «никогда». И вот еще одно тому доказательство: впервые с незапамятных времен состязания бузкаши будут проведены по ту сторону Гиндукуша, в окрестностях нашей столицы, Кабула.
Шоферы перестали сзывать пассажиров, а те застыли в тех позах, в каких застали их слова Гуарди Гуэджа, стоящими кто на коленях, кто в полусогнутом состоянии.
Они спрашивали:
– Как?
– Почему?
– Когда?
– Потому, – отвечал старик, – что властелин земли афганской Мухаммед Захир-шах повелел, чтобы отныне каждый год в день рождения короля, в месяце мизане,[4] лучшие участники бузкаши приезжали бы на самых прекрасных степных скакунах соревноваться в Баграм, рядом со столицей.
– В месяце мизане!
– В ближайший мизан!
– Я поеду смотреть!
– И я поеду!
– Пусть мне даже для этого придется продать мою последнюю овцу!
– Последний мой инструмент!
– Чадру моей жены!
Уже рычали моторы, уже путники взобрались на грузовики, а крики все продолжались и продолжались.
Кузнец сообщил Гуарди Гуэджу:
– Деревня, где женится мой брат, стоит в стороне от дороги. Так что я пойду туда пешком. А ты, дедушка?
– А я продолжу свой путь, – посмотрел на него Гуарди Гуэдж.
– А куда же он лежит? – спросил кузнец.
– В степи, – отвечал Гуарди Гуэдж. – К тем, кто проводит бузкаши. Решение короля изменит не одну жизнь.
– Ну и что из этого? – опять спросил кузнец.
– Тому, кто знает много историй из прошлого, доставляет большое удовольствие, когда ему удается увидеть, как рождаются новые истории, – сказал Пращур.
Часть первая
КОРОЛЕВСКИЙ БУЗКАШИ
I
ТУРСУН
Заря еще только едва-едва занималась в этой части прилегающей к русской границе провинции Меймене на севере Афганистана.
Старый Турсун лежал на спине, которая у него была такая широкая, что она занимала всю ширину чарпая, деревянного топчана. Он и сам походил на большую деревянную наспех отесанную колоду.
Он уже привык к тому, что по утрам его тело отказывалось сделать малейшее движение, даже самое простое и легкое. Привык к такому ощущению, будто все суставы у него, от ступней до самой шеи, закованы в кандалы, опутаны железными цепями. А кожа его, ороговевшая и словно уже мертвая, не чувствовала ни грубой поверхности, ни веса покрывавшей его ткани.
А потом – неизвестно, как и почему? – постепенно кожа начинала распознавать тепло и швы на мешке, набитом хлопком и служившем матрасом, а под ним – веревочную сетку, натянутую на шершавой деревянной раме. А потом – опять же неизвестно, как и почему? – сустав за суставом, звено за звеном, цепи и кандалы, сковывавшие его, расслаблялись и распадались. Тяжелая, могучая, узловатая, застывшая масса мускулов и костей начинала оживать.