— В хорошей форме! — воскликнул юный конюх. — Господин, этого коня невозможно описать словами! Он просто летит над землей! Десять коней один за другим можно загнать, но этот конь будет мчаться все дальше! Прикажи ему все что хочешь, и он тебя поймет… этот конь… он просто… просто…
Мокки не находил больше слов. Поэтому он начал смеяться и все его лицо засияло.
В его смехе была такая жизнерадостность и доброта, что даже сам Турсен, чье лицо всегда оставалось замкнутым, чуть-чуть улыбнулся.
— Ты хороший саис12, Мокки, — сказал он почти мягко.
Но затем продолжал очень строгим тоном:
— Кто ездил на коне последний раз?
— Вчера вечером твой сын… а сегодня утром я, — сказал Мокки.
— И как? — спросил Турсен
— Мечта! — Мокки прикрыл глаза, словно все еще чувствовал ветер той дикой скачки.
Турсен взглянул на его изменившееся лицо, его крепкие руки и массивные, квадратные, колени и сказал:
— Из тебя бы мог получиться хороший чавандоз.
Мокки рассмеялся снова:
— Ну, конечно, с таким-то конем! Это же что-то невероятное!
— Хватит уже об этом… — буркнул Турсен.
Мокки мгновенно замолчал и засмущался. Ему стало стыдно и за свои улыбки, и за шутливый тон.
— Пойду, отполирую седло, — серьезно нахмурившись, сказал он, и, наклонив голову, высокий саис, скрылся в палатке.
Турсен присел на каменную скамью.
«О, нет, — подумал старый чавандоз, — никогда больше не появится на земле подобный жеребец. Потому что не будет на земле Турсена, который, путем бесконечных усилий и заботы, из трясущегося жеребенка, который беззаботно прыгал и лягался, смог вырастить такого несравненного, такого великолепного коня».
Скаковые лошади для бузкаши должны сочетать в себе не сочетаемые качества: взрывной темперамент и умение выжидать, легкость, быстроту и выносливость вьючного животного, быть агрессивными как лев и послушными как дрессированная собака.
Как иначе могли они мгновенно, повинуясь малейшему нажиму коленей, тяге поводьев, переходить от открытого нападения к хитрому уклонению от атак, то скакать прочь, как преследуемый охотниками зверь, то тут же гнаться за другими, мчаться с безумной скоростью и тут же останавливаться на месте.
Но все подобные лошади не могли сравниться с конем стоящим здесь, чье теплое дыхание ласкало щеку Турсена.
«Как и я, кто одерживал победы над самыми лучшими всадниками, — думал Турсен, — так и этот конь легко бьет всех своих противников».
И старому чавандозу показалось, что этот конь получил от него даже его железную волю, его холодную отвагу, его ум и опыт.
Тихий вздох пробудил Турсена от грез. Рахим встал позади. Его любопытство было столь сильным, что он осмелился спросить:
— Это та самая лошадь, что люди называют Джехол, Дьявольский жеребец?
Казалось, что Турсен не слышит его. Но мальчик продолжал дальше:
— Почему люди так его называют?
— Потому что он так умен, что превосходит человеческое понимание, — неторопливо ответил Турсен.
— И это твой конь? Только твой? — продолжал спрашивать Рахим.
И Турсен ответил ему снова. Возможно, он взял с собой этого мальчика лишь для того, чтобы поговорить с ним о том, что его так мучило.
Отведя взгляд от Джехола, Турсен сказал:
— У меня всегда был свой конь. Только мой. Так же, как у моего отца, моего деда и прадеда. Все они были хорошими чавандозами. Правда, они так и не разбогатели, принося больше денег своим хозяевам, чем себе. Ты знаешь сам, как дорого стоит подобный конь, и что в каждом бузкаши есть риск его потерять. Что касается лошадей, то я все делал так же, как и мой отец, но, наверное, мне повезло чуть больше. Моего первого я получил, когда мне было двадцать лет, и я одержал победу над лучшими чавандозами. Это был конь из Бактрии, а с начала времен она славиться прекрасными лошадьми. И он тоже звался Джехол, как и все мои кони.
Турсен обхватил рукоять палки крепче и положил подбородок на руки.
— С того времени у меня было их пять, и каждый превосходил своего отца, потому что и я со временем научился выбирать лучшего жеребенка из всего приплода, и опыта у меня становилось все больше. Но этот конь превосходнейший из всех. Лучший, последний Джехол.
Внезапно Турсен замолчал. Снова кольнула его навязчивая мысль: «Да, последний из всех моих коней. Но я никогда не буду ездить на нем. И я не буду играть в этом несравненном первом бузкаши. И что это будет за бузкаши!»
Как бы хотелось старому человеку продолжить разговор с Рахимом! Но гордость запрещала ему говорить с мальчиком о том, что его больше всего занимало.