Забыв о своей надменности, он склонился к плечам старика, дотронулся до них лбом и произнес слова уважения и преданности, которыми сын должен приветствовать своего отца, даже если он ненавидит его более тридцати лет.
Эта столь открыто продемонстрированная покорность, на один миг пробудила в Турсене почти отеческие чувства.
Он встал, протянул руку и начал говорить, в то время как все вокруг замолчали.
— Я не друг бесполезным словам. Поэтому я буду краток. У меня есть молодой конь, который уже может показать себя в его первом бузкаши. Люди зовут его Дьявольским жеребцом.
— Это имя нам хорошо известно! — закричали в толпе.
— Конь, о котором я говорю, последний и лучший в своей расе.
— Значит, — сказал глава чавандозов, — эта лучший конь всех трех провинций.
— Именно так, — ответил Турсен. — И поэтому в Кабуле на нем будет скакать мой сын, Урос.
Турсен колебался. В действительности все было сказано. Но он опять поднял свою руку, показывая, что он еще не закончил.
— Всех вас, кто меня слышит, я призываю в свидетели. Если мой Джехол выиграет в Кабуле шахское бузкаши, то с того момента он будет принадлежать лишь моему сыну.
Турсен не успел снова сесть, а толпа уже кричала, и люди заглушали друг друга:
— Какой подарок!
— Это же необыкновенный конь!
— Какой великодушный и добрый отец!
— Как же сильно он любит своего сына!
И Турсен удивленно подумал: «Это правда? Раз я сделал такое, то должно быть, я его действительно люблю».
Урос смотрел на Турсена с почти детским выражением неверия. Он, который никогда не имел своей собственной скаковой лошади, в нарушение всех традиций семьи, потому что все деньги, которые он получал как победитель, тут же проигрывал, или тратил на дорогую одежду и лучшие сапоги, — он получит Джехола?! Он знает этого коня, он часто ездил на нем. С ним он выиграет шахское бузкаши.
И впервые в жизни Урос целовал плечи отца с искренней благодарностью и думал при этом: «Отец мой. Я горжусь тобой, и я люблю тебя».
Во время обеда, который был накрыт в одной из дальних комнат лавки, Турсен и Урос говорили друг с другом мало. Но в эти минуты они были близки, как никогда раньше.
Обед длился долго. В конце, когда бача уже наклонял над руками гостей расписной фарфоровый кувшин с водой, глава чавандозов сказал:
— Я благодарю хозяина за прием. Теперь мы вынуждены попрощаться. Уже время.
Начинало смеркаться. Маленький губернатор повел своих друзей по почти безлюдным улочкам базара к главной площади Даулад Абаза. Там стояла большая американская машина, старого года выпуска, с откидным верхом. Шофер Осман бея, в чалме и чапане, открыл перед ними дверь. Осман бей предложил главе чавандозов и Уросу сесть вперед на почетные места, а сам сел сзади, вместе с двумя конезаводчиками.
Люди, собравшиеся вокруг машины, улыбались, кланялись, выкрикивали последние напутственные пожелания, лишь лицо Уроса так и осталось застывшим и холодным. Наконец, автомобиль загудел и, подняв облако пыли, уехал прочь.
Турсен посмотрел машине вослед и испытал внезапное чувство пустоты.
Совершенно чужой ему человек, вместе с другими чужими, уехал сейчас прочь по пыльной дороге ведущей к Маймане, Мазари Шарифу, к горам Гиндукуша… а затем…
И опять внутри старого человека поднялась горечь. В этом единственном, несравненном, самом грандиозном бузкаши, на Дьявольском жеребце будет скакать не он.
Маленький губернатор спросил его:
— Не окажешь ли ты мне честь, выпив со мной черного или зеленого чаю?
— Нет, — грубо ответил ему Турсен.
Единственное, чего он сейчас хотел, — быстро умчаться на лошади назад, к тому холму и пруду на поляне.
Когда Турсен проезжал мимо школы, Гуарди Гуеджи все еще стоял на том же самом месте, прислонившись к стене. Он был один. Турсен поприветствовал старика еще раз и хотел было проехать мимо, но внезапно, сам не зная почему, он придержал лошадь и сказал:
— Позволь мне, Предшественник мира, попросить тебя о чести быть сегодня гостем моего дома.
А Гуарди Гуеджи ответил:
— Я благодарю тебя за твою доброту.
Турсен посадил его позади себя, и лошадь, не почувствовав нового веса, быстро поскакала дальше.
— Я хочу показать тебе моего рыжего. Моего коня, — сухо бросил через плечо Турсен.
— Ах, Джехол! Последний Дьявольский жеребец, — догадался древний собиратель историй, и в его голосе послышалось тихое восхищение.